Роберт Силверберг - Озимандия
А уйдет, так мы его радаром всегда найдем. А сейчас – на корабль, поздно уже.
Мы расселись по машинам. Силуэт умолкшего робота, врытого по колено в песок, выделялся на фоне темнеющего неба; он развернулся к нам лицом и, словно прощаясь, поднял тяжелую руку.
– Помните, – предупредил Леопольд напоследок, – Мэттерну об этом ни слова!
На корабле в тот вечер полковник Мэттерн и семеро его подручных проявляли завидный интерес к нашим дневным трудам. Они пробовали сделать вид, будто всей душой переживают за нашу работу, но мы-то видели отлично: нас просто подначивают и хотят услышать в подтверждение своих прогнозов, что мы ровным счетом ничего не нашли. Это они и услышали, раз уж Леопольд запретил поминать про Озимандию. А ведь кроме робота мы и вправду ничего не нашли, и когда сказали об этом, они улыбнулись: мол, мы так и знали, надо было сразу нас послушать, вернулись бы преспокойненько на Землю на семь дней раньше.
Наутро, после завтрака, Мэттерн объявил, что высылает группу на поиски расщепляемых материалов, если мы не возражаем.
– Нам понадобится одна из машин, – сказал он. – Вам останутся две. Вы не против?
– Обойдемся двумя, – ответил Леопольд без особой радости. – Только на нашу территорию не заходить.
– Это где?
Вместо прямого ответа Леопольд сказал:
– Мы тщательно обследовали район к юго-востоку отсюда и не нашли ничего примечательного. Там можете своей геологической техникой хоть в пыль все перетереть.
Мэттерн кивнул, смерив Леопольда пристальным взглядом, словно явное нежелание открыть место наших работ вызвало у него подозрение. Я сомневался, стоит ли утаивать от Мэттерна информацию. Но, подумал я, Леопольду хочется поиграть немного в прятки, а единственный способ уберечь Озимандию от глаз Мэттерна – не говорить, где мы работаем.
– Помниться, вы сказали, полковник, что, с вашей точки зрения, планета пуста.
Мэттерн перевел взгляд на меня.
– Убежден в этом. Но я ж не осел, чтоб носа наружу не высунуть, если уж мы все равно здесь околачиваемся.
Его правда.
– А как все-таки думаете, найдете что-нибудь?
Он пожал плечами.
– Расщепляемого – наверняка ничего. Ручаюсь, что на этой планете все радиоактивные вещества давным-давно распались. Вот литий, может, попадется.
– Или чистый тритий, – ехидно вставил Леопольд. Мэттерн в ответ только рассмеялся.
Спустя полчаса мы вновь шли западным курсом туда, где оставили Озимандию. На одной машине ехали Герхардт, Уэбстер и я, а другую занимали Леопольд с Маршаллом. Двое из подчиненных Мэттерна в третьей машине отправились на юго-восток, в район, где накануне пропал впустую день у Маршалла и Уэбстера.
Озимандия был на прежнем месте, а за спиной у него вставало солнце, и силуэт робота светился по краям. Интересно, подумал я, сколько восходов он встретил. Верно, миллиарды.
Мы остановили машины неподалеку от робота, подошли к нему, и Уэбстер воспользовался ярким утренним светом для киносъемки. С севера со свистом налетал ветер и взбивал фонтанчики песка.
– Озимандия остаться здесь, – сказал робот при нашем приближении.
По-английски.
Сначала мы не сообразили, что произошло, а потом все пятеро выпучили глаза от изумления. Сквозь нашу растерянную трескотню снова послышался голос робота:
– Озимандия расшифровать как-нибудь язык. Смахиваю на гида.
– Постойте… он точно попугай повторяет обрывки нашего вчерашнего разговора, – сказал Маршалл.
– Нет, он не попугайничает, – возразил я. – В его словах есть смысл, он разговаривает с нами!
– Построен древними, чтоб просвещать прохожих, – произнес Озимандия.
– Озимандия! – обратился к нему Леопольд. – Ты говоришь по-английски?
В ответ раздалось щелканье, а мгновение спустя:
– Озимандия понимать. Не хватать слов. Говорите больше.
Мы задрожали от волнения. Теперь стало ясно, что случилось, а случилось, прямо скажем, невероятное. Озимандия выслушал терпеливо все, что мы наговорили накануне вечером; после нашего ухода он принялся ломать свою древнюю голову над тем, как бы извлечь из звуков смысл, и чудом преуспел. Теперь оставалось всего лишь напичкать это существо словами и помочь усвоить их. Нам достался ходячий и говорящий Розеттский камень!
Два часа пролетели, как одна минута. Мы без передышки забрасывали Озимандию словами, по возможности с определениями, чтобы ему легче было сопоставить их с другими, уже заученными.
К исходу этого времени он мог сносно разговаривать с нами. Он высвободил ноги из песчаной трясины, в которой простоял века, и занялся тем делом, для какого был создан тысячелетия назад: устроил нам экскурс в цивилизацию, некогда существовавшую и создавшую его.
Озимандия оказался неистощимым кладезем археологических сведений. Нам должно было хватить их не на один год.
Его народ, рассказал он, называл себя таиквянами (по крайней мере в его произношении), жил и процветал триста тысяч здешних лет, а на закате своей истории создал его – несокрушимого гида при несокрушимых городах. Но города рассыпались в прах, а Озимандия остался наедине со своей памятью.
– Здесь был город Дараб. Когда-то в нем насчитывалось восемь миллионов жителей. Там, где я стою сейчас, возвышался храм Декамона, тысяча шестьсот футов по вашей системе мер. Фасадом он выходил на улицу Ветров…
– Одиннадцатая династия ведет свое начало от Чоннигара-4, который на восемнадцатитысячном году города стал членом Президиума. В правление этой династии впервые удалось добраться до соседних планет…
– На этом месте находилась Дарабская библиотека. В ней хранилось четырнадцать миллионов томов. Сегодня уже нет ни одного. Спустя много лет после гибели строителей я просиживал в библиотеке, читая книги, и теперь они в моей памяти…
– Больше года чума уносила десять тысяч жизней в день, в то время…
Он все раскручивался и раскручивался, этот гигантский хроникальный ролик, добавляя все новые и новые подробности по мере того, как Озимандия усваивал наши замечания и пополнял запас слов. Робот колесил по пустыне, и наши магнитофоны ловили каждое его слово, а мы ступали точно во сне, обескураженные грандиозной находкой. В одном этом роботе хранилась в ожидании исследователей вся необъятная культура, просуществовавшая триста тысяч лет! Мы могли до конца своих дней выкачивать знания из Озимандии и все же не исчерпали бы тех залежей, которые вместил его всеохватный мозг.
Когда мы наконец насилу оторвались от Озимандии и, оставив его в пустыне, вернулись на корабль, нас так и распирало от впечатлений. Не было еще случая, чтобы археологу далась в руки такая благодать: полная летопись, доступная и переведенная.
