Николай Ютанов - Аманжол
Пулеметчик замахнулся, Лика отпрыгнула, но не устояла и ударилась спиной о край стола. Пулеметчик подскочил к упавшей Лике, занес ногу.
— Стой! — заорал Клем. — Она же женщина!
— Назад! — сказал Пулеметчик, проводя стволом автомата вокруг.
Клем сел. Дизелист, похоже, совсем протрезвел. Толя затосковал. Ноги размякли и дрожали.
— Смрад, — сказал Пулеметчик. — Такие вот германы уперлись и не отменили высшую для 62-го, а я виноват?
— Да пошел ты, — сказала Ирка. Она приподняла Лику за плечи.
— Кажется, кровь пошла, — жалобно сказала Лика. — Ирка, ну почему они такие кретины? Почему нельзя, чтобы хоть сегодня все было хорошо?
— Не знаю, — сказала Ирка, — озверевшие все какие-то.
— Да-да, — сказал Герман, — все злые, только Кляксы добрые.
— Молчать! — Пулеметчик грохнул автоматом по столу. — Кляксы отличные парни. Боевики!
— Вот ты и проговорился, Пулеметчик, — тихо сказал Герман. — У инсургентов есть активированные Кляксы, или даже неактивированные, но есть! А циркуляр II-73? Ваш 62-ой ни хрена ни соображает? Он что, будет менять мотивировки сложившейся ситуации? Значит, трепангов на пьедестал, фиолетовый колер на флагшток, а виноваты кто? Рыжие? Боженька? А может быть…
— Все может быть, Гермуля, плевал я на все, — сказал Пулеметчик и плюнул. — А…
Лика вскрикнула. Все обернулись к ней. Она бледнела на глазах. Рот кривился. Щека нервно вздрагивала.
— Сейчас выключит… — в ужасе сказала Лика, глядя Толе через плечо.
Толя судорожно обернулся. Клякса почти втекла на стол. Она пожелтела, сжалась. На дне раскрывшейся солонки горел красный треугольник.
— Зараза, — сказал Пулеметчик, — она же активированная.
Он схватился за виски. Толя почувствовал, как жуткий, холодный страх начал выворачивать внутренности. Ему захотелось вопить, рвать, кусаться, ломать все, лишь бы убежать, исчезнуть, зарыться куда-нибудь, хоть под одеяло.
В центре треугольника блеснуло белое пятно.
Толя очухался от вкуса киселя. Лика стояла на коленях рядом и вдавливала ему в рот край жестяной кружки. Лика закрывала ладонью синяк и радостно улыбалась.
— Она совсем дохлая, — сказала Лика. — Только контроль всем попортила, а память осталась.
— Дохлая? Кто?
— Клякса.
Толя сел. Он взял Лику за руки.
— Ликушка, лапушка, если у тебя память осталась, объясни, что происходит, за что тебя били эти гады?
Лика попыталась вырвать руки. Толя разжал пальцы. Лика встала и демонстративно отошла к Герману, сморкавшемуся кровью в углу под елкой. Она присела перед ним на корточки. Герман улыбнулся и пошлепал ее по здоровой щеке.
— Что, Толь, — сказала сидевшая на старом месте Ирка, — не доставил ты Лике счастья, не пожалел ее. — Ирка затянулась сигаретой и начала раскладывать на столе распухшие от возраста карты.
Толя встал. Судя по следам, Герман приложился носом к столу. Остальные пострадали меньше. Пулеметчик сидел возле Ирки и, заглядывая ей через плечо, жевал пирожки. Клем поправлял на стуле обессилевшую Кляксу.
— Та-ак, — сказал Толя, — и ничего не было.
— А что было? — спросила Лика прежним ласковым голосом. — Ну, выпили парни.
— Морду вашу отштамповали, — сказал из дверей Толик-дизелист, — а потом на нее же, на морду, и плюнули. А так ничего не было.
— Ты… вы… — Лика вскочила и бросилась в коридор. — Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Твари… Последнее счастье…
Хлопнула дверь.
— Анатолий Иванович, — сказал Клем, — нельзя так… женщина…
Толик-дизелист продул мундштук, открыл рот.
— Шестаков, молчи, — сказала Ирка.
Пулеметчик засмеялся:
— Молоток, Ириша, — сказал он, — понимаешь толк в деле. Это верно — все счастливы, только когда молчат.
Толик-дизелист обиженно взглянул на Толю.
Скрипнула дверь. Лика отодвинула дизелиста и вошла в столовую. Натертые снегом щеки и руки горели. На кроссовках налипли маленькие тающие сугробы.
— Сидите-сидите, — взвинченным голоском сказала она, — но если я что-то понимаю, то нас всех сейчас передушат, как крыс.
— Что ты несешь? — сказал Герман.
— Правду, — гордо сказала Лика. — Хочешь, я тебе все скажу, ну, хочешь? Жаль, Гермуля, что Клякса не сработала. Как бы я тебя забыла! С наслаждением. И лапки, и брюхо, и деньги твои бешеные. Страшные денежки! — Лика повернулась к Пулеметчику. — А тебя, Пулеметчик, я убью. Папку моего вы под нож положили. Идеями светлыми. Деньгами. — Она вытащила руку из-за спины. Ее маленькая ладонь сжимала рукоятку тупорылого желтого пистолета.
— Эй-эй, — испуганно сказал Пулеметчик. — Потише, дурочка!
— И тебя убью, — сказала Лика, кивая Толе. — Ты тупее, чем Герман, тебе плевать на людей, тебе извилину почеши, объясни, откуда нас принесло. А что здесь творится… — Лика стукнула себя в грудь. — И как я радовалась, что после у дара ты меня помнишь…
Из глаз ее толчком хлынули слезы.
— Мамочка, я плачу, — сказала она, вытирая ладонью мокрые щеки.
Толю бросило в краску. Сердце тяжело ахнуло в груди. Он отвел взгляд в сторону.
— И тебя, Клем, хорошо бы. Трус, сопля. — Лика всхлипнула. — По твоему примеру, Пулеметчик, — весь смрад в расход.
Пулеметчик что-то неразборчиво мыкнул. Толик-дизелист сделал шаг назад.
— Стой там, где стоишь, пьяница. — Лика отошла к окну, чтобы держать всех под прицелом. — Я и до тебя дойду, если обоймы хватит. За что ты меня ненавидишь? За то, что шлюха? Что ты знаешь про меня? Как ты… Я же ко всем честно… с любовью… а ты…
— Чепуха, — сказала Ирка, — это к кому это ты с любовью?
Лика перестала всхлипывать.
— Тебя, Ир, я не трону, но это уже не поможет.
Лика повернулась к Толе. Тот дернулся в сторону.
— Боишься! — отчаянно закричала Лика.
Часы начали бить семь утра. На четвертом ударе Лика вскинула руку с пистолетом и разнесла выстрелом лампочку. Столовая провалилась в темноту.
— Что такое? — обеспокоенно сказал Герман.
На стекле, зашитом морозными узорами, вспыхивали и гасли зеленые зайчики.
— Это — «тараканы», — горько сказала Лика. Пистолет со стуком упал на пол.
Герман, матерясь, шуршал в своем углу.
— Пулеметчик, — тихо сказал он, — амба! Мы проболтались, а у меня связь не выключена.
Пулеметчик нервно рассмеялся:
— Гермуля, ты прекрасен. Радиодонос сам на себя — это высший балл… Заказывай похоронную музыку, дубина. Отдохнули.
— Какие тараканы? — сказал Клем.
— Спецпатруль службы информационного контроля, — неохотно сказал Герман.
— Нет, ты договаривай, — сказала Лика.
