Кристофер Прист - Разрядка
Я покачал головой, смущенный и испуганный.
— Деньги! — громко сказала женщина.
— Сколько?
Я надеялся, что деньги позволят мне избавиться от них.
— Твои увольнительные.
Она снова потерла пальцами.
Я нашел тонкую трубочку военных банкнот, которые сержант в черной фуражке дал мне перед спуском на берег. Как только я вытащил их из кармана, она их выхватила. Быстрым движением она передала деньги одной из женщин, которые, как я вдруг увидел, сидели за длинным столом в затененном уголке у края танцплощадки. Каждая заносила суммы, взятые у солдат в нечто вроде гроссбуха, а потом прятала банкноты.
Все произошло так быстро, что я едва понял, что они хотят. Но теперь, из-за намекающе тесных прижимающихся женских тел, у меня не осталось никаких сомнений в том, что они мне предлагают и даже требуют. Ни одна не была молодой, ни одна не привлекала меня. Мои мысли последние несколько часов были о сиренах Акиццоне. Столкновение с этими агрессивными и неприятными бабами оказалось для меня шоком.
— Ты это хочешь? — спросила одна из них, расстегивая перед платья и обнажая на мгновение маленькую, но оплывшую грудь.
— А это ты тоже хочешь? — Женщина, что выхватила из моей руки деньги, схватилась за край юбки и подняла ее, показывая мне, что под нею. В резких тенях от слишком яркого освещения я ничего не увидел.
Они засмеялись надо мной.
— Вы взяли деньги, — сказал я. — Теперь отпустите меня.
— А ты знаешь, где ты и что мужчины делают здесь?
— Конечно.
Мне удалось вырваться от них, и я немедленно направился назад ко входу. Я чувствовал злость и унижение. Я провел несколько последних часов в мечтах встретить или хотя бы просто увидеть ветреных красоток Акиццоне. Вместо этого какие-то шлюхи мучили меня своими иссохшими, видавшими виды телами.
Пока все это происходило, в здание вошла группа из четырех черных фуражек. Я видел, как они парами встали по обе стороны выхода. Они достали свои синаптические жезлы и держали их в боевом положении. На борту судна я уже видел, что бывает с жертвой, если одну из этих злобных палок применяют во гневе. Я приостановился, не желая протискиваться к выходу мимо них.
И когда я затормозил, еще одна шлюха пробилась через толпу и схватила меня за руку. Я с отвращением взглянул на нее, но черных фуражек я страшился еще больше.
Я удивился, разглядев ее: она была гораздо моложе других. Одежды на ней было так мало, что не о чем говорить: пара крошечных шортов и майка с оторванной лямкой, обнажавшая одно плечо и открывавшая мне верхнюю линию груди. Руки тонкие. Радио у нее не было. Она улыбнулась мне и, как только я на нее посмотрел, заговорила.
— Не уходи, не узнав, что мы умеем делать, — сказала она, подняв лицо, чтобы говорить мне в ухо.
— Мне не надо это знать, — прокричал я.
— Это место — собор твоих снов.
— Что ты сказала?
— Твоих снов. Что бы ты ни искал, оно здесь есть.
— Нет, с меня достаточно.
— Просто попробуй, что мы предлагаем, — сказала она, прижимая лицо так близко, что завитки ее волос легонько дразнили мою щеку. — Мы здесь для того, чтобы тебя радовать. Когда-нибудь тебе понадобится то, что предлагают шлюхи.
— Никогда.
Черные фуражки передвинулись, блокируя выход. Я видел, что позади них в широком коридоре, ведущем на улицу, появились другие из их отряда. Я удивлялся, почему они вдруг объявились в клубе и что они здесь делают. Наше увольнение официально не заканчивалось еще много часов. Не надо ли нам спешно возвращаться на судно? А может, приходить в этот клуб, столь многообещающе близкий к месту, где стоит на якоре судно, запрещено по какой-то извращенной причине? Ничего не было ясно. Я вдруг испугался ситуации, в которой оказался.
Однако вокруг меня сотни других солдат, все очевидно с того же транспорта, что и я, казалось, не выказывают никакой тревоги. Грохот свехусиленной музыки продолжался, ввинчиваясь в мозги.
— Ты сможешь уйти другим путем, — сказала девушка, тронув мою руку. Она показала в сторону темного дверного проема, расположенного низко под зоной сцены, вдали от главного входа.
Черные фуражки теперь двигались в толпу солдат, распихивая людей в стороны грубыми толчками. Угрожающе помахивали синаптические дубинки. Молодая шлюшка уже бежала вниз по короткому пролету лестницы к двери и оставила ее открытой для меня. Она настойчиво кивала мне. Я быстро пошел за ней и вошел в дверь. Она закрыла ее за мной.
Я оказался в сырой полутьме и запнулся на неровном полу. В воздухе стояли густые мощные запахи, и, хотя я еще слышал пульсирующие басы музыки, вокруг было много других звуков. Интересно, что я слышал голоса мужчин: кричащих, смеющихся, жалующихся. Каждый голос был повышен: который в гневе, который в восхищении или настойчивости. Что-то по другую сторону стены коридора тяжело и нерегулярно билось в стены.
У меня осталось ощущение хаоса, событий, вышедших из-под контроля.
Мы прошли по коридору короткое расстояние до какой-то двери — она открыла ее и ввела меня внутрь. Я ожидал найти какую-нибудь постель, но в комнате не оказалось ничего даже отдаленно похожего на будуар. Не было даже кушетки или подушек на полу. Вдоль одной стены застенчивым рядком стояли три деревянных стула — и это было все.
Она сказала:
— Теперь подожди.
— Подождать? Чего? И сколько?
— Сколько ты ждешь своей мечты во сне?
— Нет! У меня нет времени!
— Ты такой нетерпеливый. Еще минуту, а потом следуй за мной!
Она показала на еще одну дверь, которую я до того момента не замечал, потому что она была выкрашена в тот же тускло-красный цвет, что и стены. Слабый свет единственной в комнате лампочки помогал скрывать ее еще больше. Она подошла к двери и вошла в нее. Я видел, как она забросила обе руки за голову и сняла свою порванную майку.
Я мельком увидел ее голую согнутую спину, небольшие выпуклости позвоночника, потом она скрылась из виду.
Оставшись в одиночестве, я начал расхаживать туда-сюда. Сказав мне подождать одну минуту, она понимала это буквально? Я что, должен проверять по часам или досчитать до шестидесяти? Она бросила меня в состоянии нервного напряжения. Что еще ей надо сделать в этом дальнем убежище, кроме того, чтобы снять шорты и приготовиться для меня?
Я нетерпеливо открыл дверь, преодолевая давление пружины. Там было темно. Слабый свет из комнаты позади был не такой сильный, чтобы хоть что-то увидеть. У меня было ощущение чего-то громадного в комнате, но я никак не мог ухватить очертания. Я пробовал вокруг себя руками, нервничая в темноте, пытаясь обострить свои чувства, оторвав их от привязчивых запахов и бесконечной пульсирующей музыки, приглушенной, но все-таки громкой. Насколько я мог судить, я находился в комнате, а не в еще одном коридоре.
