Брайан Олдисс - Сад времени
— Ничего такого я не говорил, не заводись. Я сказал только, что ты мне до смерти надоел.
— В чем, в чем, а во впечатлениях относительно друг друга мы совпадаем.
Они оба уже зашли слишком далеко, чтобы остановиться без постороннего вмешательства. Энн пришлось на них прикрикнуть, а потом в перепалку встряла толстушка Джози:
— Он думает как художник, ведь правда? — она в основном обращалась к черноволосому человеку постарше. — В том, что он сказал, и вправду что-то есть. Мы не замечаем здесь даже того, что постоянно у нас перед глазами.
— Увидеть и познать чудо может каждый, — раздался ответ. — Только многие страшатся этого.
— Я имела в виду: вот море, из которого все вышло, а вот мы. — Джози с трудом продралась сквозь абстрактное замечание, постичь которое с ее интеллектуальным багажом было не так-то просто. — Ну и, я стою тут, смотрю на воды моря и никак не отделаюсь от мысли, что это — конец мира, а не его начало.
Буш с изумлением понял, что нечто подобное уже приходило ему в голову несколькими часами раньше. Просто замечательная идея; Буш подумал было, не переключиться ли ему со светловолосой девушки на эту.
Все остальные насупились, пытаясь принять глубокомысленный вид. Но Лэнни внезапно вскочил в седло, дернул стартер, и машина рванулась прочь.
То, что ни песчинки не шевельнулось под колесами, повергало в прах все физические законы. Их маленькую группу ограждала невидимая, но непреодолимая энтропическая стена. Четверо товарищей Лэнни тоже оседлали мотоциклы, и двое из девушек заняли места позади. Ни слова не говоря, они сорвались с места и устремились к пустынной равнине, над которой птица-ночь уже распростерла свои крылья. Смеркалось; прибрежный ветерок ерошил листья. Буш остался на холме со Странниками постарше, Джози и Энн.
— Вот вам и ужин в кампании, — мрачно подвел он итог. — Если вам не нравится мое общество — пожалуйста, я ухожу. Я обосновался там, неподалеку.
Он неопределенно махнул рукой, косясь в то же время на Энн.
— Не бери в голову придирки Лэнни, — попыталась успокоить его Энн. — Он — человек настроения.
Буш подумал, что еще не встречал такой отличной фигуры; правда, девушка была давненько не мыта, — но даже это соображение не помогло ему унять внутреннюю дрожь. В энтропической изоляции до Странников не доходят звуки, запахи и ощущения из внешнего мира. Другое дело — человек из Твоего собственного времени: тут все в порядке. Что же касается этой девушки… У Буша вдруг появилось полузабытое ощущение, вернее, предвкушение, — такое случалось, когда его внезапно приглашали на банкет. И еще что-то смутное и непонятное маячило в его душе, чему он, Буш, еще не мог подобрать названия.
— Ну вот, теперь, когда все, кто не любят серьезные разговоры, нас покинули, присядем наконец и поговорим, — вдруг предложил тот, постарше.
Конечно, может, его рот всегда вот так кривился, но Буш очень-очень подозревал, что над ним издеваются.
— Да нет, я, пожалуй, и так уже задержался дольше, чем следовало. Я пойду.
К изумлению Буша, черноволосый незнакомец подошел и пожал ему руку.
— Странная вы кампания.
Буш передернул плечами и пошел вдоль берега к своему одинокому лагерю. Какая-то темная жуть приближалась со стороны моря, взмахивая призрачными крыльями.
У Буша не выходила из головы мысль о том, что теперь девушка потеряна для него навсегда. И он начал думать: какой смысл помещать человека в этой гигантской бесконечной Вселенной, а затем позволять ему дерзко бросить вызов этой бесконечности? Зачем он наделен стремлениями, которые не в силах ни подавить, ни добиться их осуществления?..
— …А я все никак не привыкну к тому, что здесь ни до чего не дотронешься.
Оказывается, Энн брела рядом с ним. Теперь он даже слышал поскрипывание ее высоких ботинок.
— Я-то уже привык; а вот запахов мне здесь недостает. Кислородные фильтры черта с два пропустят, — он внезапно остановился, когда до него дошло, что он уже не один и разговаривает не сам с собой. — А что, так необходимо за мной тащиться? Не хочу влипать из-за тебя в историю, знаешь ли. Нет уж, уволь, держись своего милого дружка Лэнни! В любом случае, я тебе не пара.
— Да? Это мы еще посмотрим.
Они одновременно взглянули друг на друга и умолкли — как будто во время паузы должно было произойти что-то важное… А потом побрели бок о бок.
Буш, наконец, решился — вернее, его оставило чувство здравого смысла. И когда они спустились в долину реки и направились вверх по течению, они уже крепко держались за руки. Лишь на мгновение сознание того, что происходит, озарило его мозг; но тут же погасло.
Теперь они шли по берегу, по россыпям огромных расколотых раковин. Буш однажды видел такие в одной мудреной научной книжке. На первый взгляд они скорее напоминали челюсти какого-то животного, чем покинутый дом живого существа. Все-таки было неестественно, что они не похрустывали под ногами. Случайно опустив глаза, он заметил, что ноги его ступают не по ракушечнику, а, скорее, сквозь него. Видимо, грунт их измерения пролегал ниже девонийского.
Они остановились в чашеобразной долине, окаймленной со всех сторон холмами, — и буквально вцепились друг в друга. Пристально глядя друг другу в глаза, каждый видел в них разгорающийся огонь.
Буш не смог бы потом сказать, как долго они стояли так, молча. Позже он вспомнил лишь одну фразу, сказанную Энн:
— До нашего рождения еще миллионы лет, значит, мы вольны делать все, что вздумается. Разве нет?
Своего ответа он совсем не помнил. Потом вспоминал только, как уложил ее на песок, который не был для них песком, стащил с нее высокие ботинки, помог снять брюки. А она воспринимала все, как должное, полностью и безраздельно подчинившись ему.
Далеко за песчаными холмами глухо грянули мотоциклетные моторы. Это немного отрезвило Буша.
— Мы должны быть голыми, как наши дикие предки… Мы же дикари, верно, Буш?
— О да. Ты даже не представляешь, насколько я обычно далек от состояния дикаря. Сорокалетний ребенок, запуганный матерью, полный сомнений и страхов… Не чета твоему Лэнни.
— «Моему»? Ой, не надо. К тому же он тоже порядочно запуган. Он рассказывал мне, как ему доставалось в детстве от своего старика, вот он и…
Лица их были совсем рядом. Вечерняя мгла почти скрывала их черты, и оба блуждали в потемках запутанными лабиринтами собственного сознания.
— Я сам его побаиваюсь. Вернее, испугался, когда впервые увидел. Решил, что он непременно исколошматит меня… Эй, в чем дело, Энн?
Она села, внезапно сделавшись суровой.
