Рэй Брэдбери - Лучшее из времён
- А потом? - спросил я.
- А потом я принялся писать все книги Диккенса, одну за другой. С тех пор вот езжу по городам, парень, пишу и играю роль, играю и пишу, читаю лекции, всегда наполовину одержимый, известный и неведомый, признанный и отвергнутый, и так уже несколько лет. Останавливаюсь там, чтобы закончить "Копперфилда", тут, чтобы завершить "Домби и сына". Иногда на всю зиму забиваюсь в берлогу, и никто не подозревает, что во мне дремлет Чарли Диккенс, а потом выйду из куколки, словно весенний мотылек, и - дальше. Иногда на целое лето оседаю в каком-нибудь городе, пока не выгоняют. Да-да, выгоняют. Потому что такие, как твой мистер Винески, не прощают полета воображения, Малыш, хотя бы этот полет был таким замечательным, что дальше некуда. Он не способен считаться с людьми, парень. Ему невдомек: чтобы жить, мы все должны делать то, что должны. Кто смеется, кто плачет, кто сражается, кто бежит, и все это одно и то же - способ существовать. Его кормят ножницы, и он не понимает моего пера в чернилах и бумаги в буквах. И мне остается - лишь вещи в охапку и уходить.
- Нет! - вскричал я. - Вы не можете уехать, пока не закончите книгу!
- Малыш, глупыш, ты что, в самом деле...
- Мистер Диккенс, - сказал я, - мир ждет вашего следующего хода, он важнее всего остального на целом свете. Вы не можете прервать на середине "Повесть о двух городах".
- Малыш, Малыш... - бормотал он.
Он откинулся на подушку и закрыл глаза.
Я схватил карандаш и блокнот.
- Вы не можете, мистер Диккенс, не можете. Я жду. Жду.
И наконец, не открывая глаз, мистер Диккенс сказал:
- Где мы остановились вчера, парень?
- "Мадам Дефарк вязала на гильотине"...
- Да, - сказал мистер Диккенс. - Мадам Дефарк - гильотина. Ладно, парень, давай. Слушай. Пиши...
Он говорил. Я писал. Часы пробили четыре утра. Мистер Диккенс уснул. Я вышел на цыпочках из комнаты и затворил дверь.
- Доброе утро, мистер Диккенс!
Я с маху сел на стул в столовой. Мистер Диккенс уже наполовину управился с горкой блинов. Я откусил от своего блина и увидел еще более высокую гору бумаги на столе между нами.
- Мистер Диккенс? "Повесть о двух городах"... Вы ее... закончили?
- Готово. - Мистер Диккенс ел, не поднимая глаза. - Встал в шесть. Работал вовсю. Готово. Конец. Все.
- Ух ты! - сказал я.
Вдруг он поднялся, бросил недоеденный завтрак и поспешно вышел в коридор. Я услышал, как хлопнула наружная дверь, выскочил на крыльцо и увидел мистера Диккенса уже на дорожке, с чемоданом в руках.
Он шел так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы догнать его. Он торопился на вокзал, и я то отставал, то снова забегал вперед.
- Мистер Диккенс, книга закончена, но еще не издана!
- Ты распорядишься этим, Малыш.
- Но я не умею пристраивать книги! И вообще, вы не можете сейчас уезжать. До конца лета далеко. Вас ждет еще работа; нас обоих ждет!
- Например? - Он убегал от меня. Я преследовал его, тяжело дыша.
- Например, "Мартин Чезлвит" и "Крошка Доррит".
- Твои друзья, Малыш?
- Ваши, мистер Диккенс. И если вы не напишете, они не будут жить.
- Как-нибудь перебьются. - Он завернул за угол, и я заметался вокруг него, словно птица.
- Чарли, останьтесь, я вам что-то дам. Новое название. "Записки Пиквикского клуба"правда, здорово? "Записки Пиквикского клуба"!
Мы проходили мимо библиотеки, на каждый его шаг я делал три, и вдруг я схватил его за руку и дернул так, что он остановился.
- Мистер Диккенс, поезд отходит в полдень, до тех пор есть два часа, верно? Подарите мне десять минут из этих двух часов, или, честное слово, я пойду домой и не буду дочитывать "Повесть о двух городах"!
Удивительно. Это его остановило. Он посмотрел на меня сперва недоверчиво, потом с непритворной обидой.
- Малыш, - мягко произнес он. - Ты это искренне?
- Мне наплевать, что будет дальше с Сиднеем Картоном!
- Но ведь это лучшее, самое лучшее изо всего, что я когда-либо написал, Малыш, - сказал он. - Ты должен ее прочитать.
- Почему? - закричал я. - С какой стати? - Почему? - Он пытливо посмотрел на меня, потом назвал причину: - Потому, Малыш, что я писал ее для тебя.
- Я прочту при одном условии, - ответил я. - Если вы пойдете со мной и познакомитесь с одним человеком.
- Десять минут? - спросил он.
- Десять минут.
Мы поднялись по ступенькам библиотеки и вошли.
Библиотека была будто каменный карьер, над которым десять тысяч лет не выпадали дожди. Погляди в одну сторону, сколько хватает глаз, - тишина. Погляди в другую сторону - безмолвие.
Мы, мистер Диккенс и я, остановились на пороге безмолвия. Мистер Диккенс дрожал. И вдруг я вспомнил, что за все лето ни разу не видел его здесь. Он боялся, что я сейчас подведу его к полкам с художественной литературой и там будут все его книги уже написанные, напечатанные, обрезанные, переплетенные, выданные, прочтенные и возвращенные на полку.
Будто я способен на такую глупость! И все-таки он взял меня за локоть и лихорадочно прошептал:
- Малыш, зачем мы здесь? Пошли. Здесь никого нет.
- Слушайте! - прошипел я.
Далеко-далеко, где-то за стеллажами, послышался такой звук, словно бабочка повернулась с боку на бок во сне. И еще - будто крохотный ноготок скреб крышку.
- Слышите! - прошептал я.
Глаза мистера Диккенса расширились.
- Я знаю этот звук, - сказал он, помолчал, затаив дыхание, и кивнул. - Там кто-то пишет.
- Да, сэр.
- Пишет пером. И пишет... да... пишет стихи, - вымолвил мистер Диккенс. Ну конечно, где-то там кто-то пишет стихотворение, верно? Завитушка, завитушка, черточка, завитушка. Это не цифры, Дуг, не цифры и не сухие факты. Слышишьвзмах, слышишь - взлет? Стихи, клянусь богом, да, сэр, никакого сомнения - стихи!
- Мэм! - позвал я.
Бабочка перестала шевелиться.
- Не прерывай ее! - зашикал на меня мистер Диккенс. - В разгар вдохновения! Пусть пишет!
Бабочка снова принялась чиркать. Завитушка, завитушка, черточка...
- Мэм! - позвал я так мягко, так настойчиво. Что-то зашуршало в коридорах, и показалась заведующая библиотекойженщина без возраста, ни молодая, ни старая, женщина бесцветная, ни смуглая, ни бледная, женщина без роста, ни маленькая, ни высокая, - женщина, которая часто говорила сама с собой там, среди сумрачных пыльных стеллажей, говорила шепотом, словно это шелестели страницы.
Она шла, неся неяркую лампу своего лица, освещая себе путь своим взором. Губы шевелились - она перебирала слова в безбрежном пространстве за ее туманными зрачками.
Чарли жадно читал ее губы. Он кивнул. Он подождал, когда она остановится и увидит нас. Вдруг взгляд ее прояснился.
Она тихо ахнула, потом рассмеялась над собой.
- О, Дуглас, это ты и... - Ее лицо подобрело. - Вы ведь друг Дуга, мистер Диккенс, верно?
