Владимир Яценко - Пленники зимы
"Что я такого сказал"?
Несколько минут сидим молча.
– Чего там? Трогай, что ли… – не выдерживает Николай. – Разворачивайся.
– Каким образом? У нас в будке шесть ёмкостей, все наполнены лишь на треть.
Перевернуться хочешь?
Мы смотрим, как в свет фар лениво входит лошадь. Потом появляется повозка с маяком-возчиком на передке. Петрович, не оборачиваясь, несколько раз махнул рукой, я помигал ему в спину дальним светом, и он пропал, сгинул, в каких-то десяти-пятнадцати метрах от нас.
Ничего не видно.
Я достаю тряпку и, сколько могу дотянуться, протираю стекло перед собой.
– Минуту посидел, а стёкла как запотели…
Николай перехватывает у меня тряпку и протирает стекло со своей стороны.
– Да здесь не высоко, – в его голосе отчётливо слышатся заискивающие нотки. – И снега не очень много. А можно сдать назад? Тут неподалеку съезд в посадку…
Представляю, как огромная машина с залепленными снегом фарами заднего хода, бледным расплывчатым пятном пятится задом, а какой-то бедолага мчится навстречу, напряжённо вглядываясь в десятиметровый просвет перед собой…
– Придётся ехать в Антонюки, – говорю. – Там развернёмся, на бригаде.
– В Антонюки, так Антонюки… – вздыхает Николай.
II
– Что она в этом бабнике нашла? – шепчет себе под нос Николай. – Пройдоха он, и пьяница!
– Так ведь одна, – пытаюсь его успокоить. – Ты же не знаешь, чего её сюда занесло. Что оставила, с кем простилась. Одиночество – страшная штука. Кто первым успел плечо подставить, тому и греть.
– Мудрёно ты всё говоришь, – тихо тошнит Николай. – Не всегда понятно.
– А что ж тут понимать, Коля? Когда внутри пусто, все средства хороши. На сегодня отогрелась, не замёрзла, вот и славно. Пока такие, как мы с тобой сопли жуют, стоя в сторонке, примериваясь, да прикидывая, Вальдемар и согрел, и плечо подставил. И молодец. Не будь его, может, тебе сейчас и мечтать не о ком было бы.
И не такое бывает.
Из белесой ряби проявляется указатель "Антонюки". Николай, повернув голову, провожает его взглядом.
– А как же любовь?
– А это и есть любовь. Когда сердце ноет, а на глазах – слёзы. Когда всё "не так", а как ему быть должно – не знаешь. Когда лезешь на стенку и сам не разберёшь из-за чего. Женщины дарят нам забвение. Но и от нас они ожидают его же. И неравноправие в том, что их подарок мы принимаем всегда. А вот с расчётом не спешим…
– Ну, не знаю. Как по мне, всё гораздо проще. Мне бы только зацепиться, познакомиться…
Я смотрю на часы: четыре часа сорок минут. Самое время для рассуждений о любви и о жизни.
– И что дальше, Николай?
– В каком смысле?
– В прямом. Познакомишься. Что дальше? Сперва: цветы, конфеты, шампанское.
Приветствие по высшему разряду. Распустишь павлиний хвост, соловьём напоёшь о себе, путая вымыслы с домыслами. И глаза блестят, и губы сохнут, и дрожь в груди, и щемит ниже пояса. А потом, как желаемое свершилось, время на песни всё сокращается, всё меньше цветов, конфет, шампанского. И павлиний хвост уже ни к чему, и говорить вроде бы не о чём. И то, что только вчера дрожало в груди, сегодня – обуза. И нести тяжело, и бросить – жалко…
– Ты как-то чересчур по-женски рассуждаешь, – недовольно обрывает меня Николай.
– Я рассуждаю по-человечески. Женщины – люди, по определению, потому что людей делают. А вот нам с тобой свою человечность ещё доказать нужно.
– Сбавь ход, – с облегчением командует Николай. – Приехали. Сейчас слева контора будет. Как покажется, бери вправо, разворачивайся…
В свете фар слева и в самом деле забелело. Я сбавляю ход, перехожу на вторую передачу и всем телом налегаю на тормоз: перед самой кабиной из бледного тумана метели появляются две фигуры. Николай, чертыхаясь, отдирается от стекла, которое чудом не вышиб. Я слышу глухой удар за спиной, и мне становится не по себе:
– Похоже, у нас ёмкости сдвинулись.
– Как бы патрубки не сорвало, – откликается Николай.
Он хватает свою шапку и вываливается в снег. Что он там говорит этим двоим не разобрать. Здоровается, наверное. Смотрю на термометр: уже "-15оС". Дверь справа открывается, не успев закрыться. Кряхтя, со стоном влезают двое. Теперь пахнет влагой.
– Здравствуйте, – женским голосом здоровается со мной первый гость.
– Привет, Максим, – голос Вальдемара, это – второй. – Подбросишь товарища до Балты?
Я смотрю на откидывающего капюшон "товарища". Розовый платок, под платком – светлые, соломенные волосы, блестящие глаза под плотными густыми бровями.
Большой рот с тонкой линией губ, чуть выступающие скулы… Блондинка, одним словом. Волосы жёлтым шёлком лоснятся, играют в свете лампочки салона, подстрижены по плечи, впечатляют, вдохновляют, обнадёживают…
– Зачем "подбрасывать"? До Балты отвезу, а там пусть "товарищ" сам выходит…
– Это Светлана, – с понятной грустью знакомит нас Вальдемар.
Тревожный у него голос. Тревожный и напуганный.
– Светлана, это Максим.
– Я много о вас слышала.
К запаху влаги примешивается земляника. Я смотрю в её спокойные, чуть раскосые глаза. Узнаю их, и пропадаю. Вижу, как уголки её рта приподнимаются кверху. Сеть морщинок с готовностью придаёт живость и радушие её полуулыбке. Лицо предрасположено к смеху и веселью. Лицо человека, привыкшего улыбаться. Вот только глаза – трагические. Я вижу. Я знаю. Складки в уголках рта соответствуют прищуру глаз. Глаза участвуют в веселье. Но там, в глубине, испуганный ребёнок.
Один в большой тёмной комнате, заставленной громоздкими непонятными предметами.
Он прислушивается и чего-то ждёт…
– Так как, Максим? – торопит меня Вальдемар. – До Балты отвезёшь?
– Нет, на снег посреди дороги высажу.
– Ага, спасибо. Я, пожалуй, пойду. А то напарник твой, что-то не в духе. Всё, солнце, пока. Свидимся.
Она привычно подставляет ему щеку. Он без воодушевления её целует, надевает шапку, открывает дверь и… всё. Нет его. Даже в какую сторону направился – непонятно.
Светлана всё ещё возится со своей одеждой, стряхивая быстро тающий снег в сторону от меня.
Я отдёргиваю занавеску со спальника и кладу на полку отстёгнутый капюшон, платок, шарф, рукавицы.
– Зачем вы раскладываете? – голос у неё под стать губам: улыбающийся, немного насмешливый. – Я думала всё внутрь капюшона сложить, чтоб места не занимать.
– Ну да, – хриплю в ответ, – чтоб лучше отсырело. А так – высохнет, тёплым будет.
Как это здорово: иметь полезные привычки. Ежедневная уборка, например. У меня чисто, уютно… женщины это ценят. "Максик, – ласково говорю себе, – да ты никак поучаствовать решил? Тебе улыбнулась девушка, и ты тут же растаял? Или ты думаешь, что это Она?" Я был уверен в этом.
