Роберт Силверберг - Талант
– Я решил улететь. У меня достаточно оснований.
Карпентер добродушно улыбнулся.
– Улететь? Куда же? Обратно на Землю?
– Вы найдете остальные пятнадцать семей очень похожими на нас, продолжал он.
– Послушайтесь моего совета и оставайтесь здесь. Вы нам по душе, Эмиль Вилар. Мы не хотим терять вас так быстро.
Вилар оцепенел. Потом, не сказав ни слова, продолжил свое занятие.
Карпентер быстро подошел к нему и положил руку на плечо. Хватка старика оказалась на удивление сильной.
– Пожалуйста, – с горячностью сказал он. – Не улетайте.
Вилар вырвался и отступил на шаг.
– Я не могу оставаться здесь.
– Но почему?
– Потому что вы сводите меня с ума, черт возьми! – неожиданно выкрикнул Вилар. Впервые за тридцать с лишним лет он вышел из себя.
Весь дрожа, он повернулся к старику.
– Вы художники, вы певцы, вы поэты, вы композиторы. Мастера на все руки. А что я? Поэт и только. Всего лишь поэт. Здесь это все равно что быть одноруким… вызывать жалость.
– Но…
– Дайте мне докончить, – перебил Вилар. У него возникла новая мысль, и ему не терпелось выговориться. – Позвольте сказать вам вот что: никто из вас не художник. Вы ненастоящие, несостоявшиеся художники. Искусство возвышает человека – это дар, талант. Если он есть у каждого – это не талант. Когда золотом мостят улицы, цена ему не дороже, чем пыли. И потому вы, гордящиеся своими многочисленными талантами, не обладаете ни единым.
Карпентер, казалось, пропустил эту тираду мимо ушей.
– Потому вы и улетаете?
– Я… я… – Вилар в замешательстве запнулся. – Улетаю, потому что так хочу. Потому что я – настоящий художник и знаю это. Я не желаю осквернять себя псевдоискусством, которое вижу здесь. У меня есть нечто подлинное, замечательное, и я не хочу его терять. А здесь непременно потеряю.
– Как вы неправы, – сказал Карпентер. – Именно здесь вы его сохраните.
У вас есть дар, и мы нуждаемся в нем; мы просим вас не улетать.
Останетесь?
– Но утром вы сказали, что я должен сделать вклад в жизнь общины. А я не могу. Что проку, если в городе, где полно поэтов, появится еще один?
Даже, – вызывающе добавил он, – если этот один стоит всех остальных?
– Вы не так поняли, – сказал старик. – Это правда, что нам не требуется больше поэтов. Но нам нужны вы, Вилар, нам нужна аудитория!
Внезапно Эмиль Вилар понял. В конце концов в дураках оказался он. Да, они нуждаются в нем: что это за армия, если там тысяча генералов и ни одного рядового?
Он засмеялся, сперва вяло, потом разошелся так, что на глазах выступили слезы. Примерно через минуту он утих.
– Понятно, – негромко сказал он. – Что ж, отлично. Я буду вашей аудиторией.
В конце концов это идеально. Для них он обладал лишь одной способностью: представлять собой аудиторию. Осознавая, что он поэт. Но ведь надо как-то оплачивать возможность быть поэтом только для себя.
Теперь он представлял свое будущее. Здесь его ценность в том, что он не художник, не композитор, а лишь зритель и критик. В их глазах его собственные поэтические старания не достойны и презрения. На этой планете, чужой и незнакомой, одинокий среди толпы, он мог предаваться творчеству без боязни привлечь внимание. Карпентерам нужны зрители; Вилар давно перерос эту необходимость.
– И вот что еще, – виновато улыбнулся старик. – Утром, пока вы были в парке, я позволил себе позаимствовать это. – Он полез во внутренний карман пиджака и достал сборник стихов Вилара.
– Каково же ваше мнение? – спросил Вилар.
Патриарх нахмурился, поежился, закашлялся.
– Откровенно… – сказал Вилар. – Как я утром.
– Что же, если по-честному, двое сыновей читали эти стихи вместе со мной. И никто не нашел в них ни складу ни ладу, Вилар. Не знаю, с чего вы взяли, что у вас есть поэтический талант. Поверьте, вы его лишены.
– Мне и самому часто так казалось, – улыбаясь, ответил Вилар. Он взял книжку и любовно погладил ее. Ему даже представился второй сборник, который появится в одном экземпляре. Только для него самого.
