Вадим Каплун - Бурда-Моден
- Не спи, дурень, пропадешь, - ласково напутствовал он. Парень копошился на земле и физиономия у него была обалделая.
- Это кто? - спросил я. - Рожа незнакомая.
- Новенький. Местный...
В коридоре стоял сумрак, с потолка капало. За два месяца я выучил коридор наизусть - изуродованные стены, куски дерьма и штукатурки, копоть, битое стекло, объедки, заскорузлое тряпье.
У двери бывшего директорского кабинета висел щит некогда наглядной агитации. "В плюрализме наша сила!", "Народные депутаты района" и так далее... Бумаги на щите давно не осталось - пошла на подтирки и самопалки. Картон ободрали для растопки. До фанеры не добрались, но зимой настанет ее черед.
Под щитом - я вздрогнул от неожиданности - сидел, подставив под зад "дипломат", мэр поселка Александр Владимирович Ярошин. Он как всегда вежливо поздоровался, я как обычно не ответил. От него несло мертвечиной абстрактный гуманист, такой не заживется. Гулько открыл дверь, высветив на миг обрывки страшных рож на стенде, и мы вошли в штаб.
Вся команда была в сборе. Костик-радист примостился у своего ящика и, пусто уставившись в стену, крутил настройку. Шуров сидел мрачный, Пшибурджевский пьяный. Status quo. Откуда же этот мороз по коже?
Зловещая картинка. Завешенное одеялом окно, керосиновая лампа на столе, запах свежевыпитого и страшное, с выкаченными глазами, лицо Пшибурджевского.
Я подошел к Костику, похлопал по плечу, а когда он, дернувшись, снял наушники, спросил:
- Ну как, старичок, наладилось?
Костик мотнул головой. Интересно, что он сейчас ловил - штаб в Симферополе, "ВВС" или "Новую Россию" из Москвы. И заменить-то его, гада некем...
- Здоров, капитан! - Пшибурджевский изобразил что-то на манер пионерского салюта. - Слыхал, бабу словили! Что, девоньки, разыграем?
- Поговорить с ней сначала надо, поговорить. А потом уж и... посоветовал негромко Петрович. Он устроился уютней всех, в уголке. Сидел, укутавшись в телогреечку и посасывал самопалку. Автомат под боком, кисетик по рукой и табачок его пах не сушеным навозом, а очень даже хорошо. Хозяйственный мужик Петрович.
- Ух вы девоньки, шустрый какой! - возмутился Пшибурджевский. - Знаю я твое "поговорить"! Что мне из нее, холодец потом делать? Тебе старому она без надобности, а мне без ласки тоска! Моя последняя...
Он подробно и с удовольствием рассказывал про свою последнюю, "царицу любви", а я смотрел и пытался понять насколько он сегодня вменяем. Перманентный делирий, да... Редко до меня доходили его мысли - сюрные, гротескные картинки, напоминавшие обрывки плакатов на стенде в коридоре. Сивуха и бабы, кровь, изящная рюмочка из хрусталя и что-то приятное, связанное с ней, опять сивуха и бабы, но уже разможженные, пережеванные гусеницами, и снова сивуха, и огонь... Рожа у него была обгорелая, глянцевая, в шрамах и пигментных пятнах. Рассказывали, будто горел он в танке под Астраханью, но в подобное верилось слабо. Тот кто побывал под Астраханью - там остался и рассказать уже ничего не мог. Да и мало меня это интересовало. Сумасшествия в нем присутствовало не больше чем в остальных, а дело Пшибурджевский знал хорошо. Парни его просыхали редко, но дралась как камикадзе и из под гусениц у них не уходил никто.
- Ладно, - сказал я. - Там посмотрим.
- Чего смотреть? - весело сощурился Пшибурджевский. - Чего тебе смотреть? У тебя, ух девонька! Ты ее по усмотрению пользуешь - хочешь спишь, а хочешь к стенке ставишь!
- Я не понял... - откашлялся Потапов, но его перебил Шуров.
- Действительно, коллеги, дело серьезное. Коллега Петрович прав допрос необходим... А затем, приняв обоснованное решение... М-м-м... конечно можно и... Жесткость в отношении агентуры противника вполне допустима...
К "коллегам" я так и не привык. Эти новые обращения друг к другу... "Господа" в Москве, "братки" на Кубанщине, Запсибовские "товарищи", "коллеги". Слишком старательно он придерживался правил, чересчур подчеркнуто козырял военной терминологией и выправкой. Боялся, что примут за того, кем был он на самом деле - за бухгалтера. Бухгалтера, играющего кадрового офицера. Полжизни он мечтал стать командиром, отдающим приказы6 беспрекословно выполняемые. Он многих обманул, даже заседал со штабными в Симферополе. Потом, что-то у него там не сложилось, продвижка какая-то вышла и его придали мне начальником штаба. Мечта исполнилось и оказалось столь же далекой от идеала. Но обратную дорогу перепахали гусеницы тяжелых танков, оставив последнюю память - шариковую ручку фирмы "BIG", которую он никогда не выпускал из рук Я читал его, как с листа... Конец Шурова виделся недалеким и однозначным. Не любили его ребята. А он того не замечал и продолжал переигрывать, обращаясь к ним не иначе как "эй, вы..."
Он рванет вниз по склону, к шоссейке, в надежде успеть, проскочить за дымом, за жирным дымом солярки... Киря медленно поднимет автомат, выстрелит, почти не целясь, и он, пробив кусты, покатится по склону все быстрее и быстрее, словно в плохих старых боевиках...
- Вот что, голуби! - я мотнул головой, отгоняя картинку. - Бабы - это класс! А что жрать будем?
Я подошел к столу и сел на свое обычное место, в торце. Хороший был стол, полированный и место достойное, президентское. До поры.
- А чего, кончилось? - изумился Пшибурджевский. - Недавно же Потапов реквизировал.
Он вдруг надулся и, побагровев, заревел:
- Воруете, суки! Ух вы девоньки, и так всю страну растащили!
Он матерился, хватаясь за пистолет, и орал, орал, мерно бухая кулаком по столу. Петрович, залез в кисет и принялся сворачивать новую самопалку. Шуров равнодушно чертил ручкой на клочке бумажки. Наконец Пшибурджевский затих.
- И что дальше? - поинтересовался я.
- Все... - он помотал головой, полез за пазуху и достал оттуда фляжку и рюмку.
- Да будет вам, - добродушно протянул из угла Петрович. - Делов-то... Все ж свои, какие счеты? Чего, Потап, не выбил?
- А! - Потапов досадливо отмахнулся. - Нечего с них брать, нету там ничего! Сколько раз через них проходили!
- От так! От эт-то да! Умный ты умный, Потап, а дурак! Ласковый... Взять нечего! Ты потому и не нашел ничего, что так думал. Ничего, со мной сходишь я тебя поучу! Ходил-то куда?
- В Прибрежное. Это по шоссейке километров двадцать...
- Знаю, милый, знаю. Мы к ним в гости еще раз сходим. Они нас не ждут, уж я чую...
Петрович чуял, Петрович знал. До развала он крестьянствовал под Тамбовом. Он был хорошим хозяином. Все у него во взводе содержалось в порядке - патроны имелись, сальце, да и с самогончиком не бедствовал. С парнями своими останавливался в лучших хатах, опережая прочих и всегда им доставались лучшие бабы. "Хлопцы" слушались его беспрекословно, никому не доверяя, он набирал их сам из таких же колхозников. Ласковый, обстоятельный Петрович. И сынки его Петровичи-младшие - крепкие и несуетные как две капли воды походили на "батю". Прикажи - зарежут не раздумывая.
