Ромэн Яров - Вторая Стадия
"... 18 июля. Пролетела стая птиц. Листья начали вздрагивать и дрожали до тех пор, пока стая не улетела. Быть может, на птиц подействовало излучение. Но я не смог установить, является ли оно направленным..."
- Хорошо, но недостаточно, - вздыхает Хромосомов, кладет журнал на стол. Это наблюдение мог бы провести любой человек, не связанный непосредственно с объектом. Я, например. А вы - вы должны использовать все особенности своего положения. Прислушивайтесь к своему внутреннему миру, фиксируйте свои ощущения. Может быть, анализ крови сделать, желудочного сока?
Инженер Махоркин молчит, улыбается, и улыбка у него какая-то странная, нездешняя, как у слепого, погруженного в свои мысли. И Хромосомов тут же корит себя за нечуткость.
- Вы не волнуйтесь, - бормочет он, - пятидесяти ботаническим институтам мира разосланы запросы. Не может быть, чтобы не нашлось выхода. Не беспокойтесь, мы скоро освободим вас. Лидия Петровна за вами ухаживает?
- Следит, кормит, - говорит инженер Махоркин - Рубашку специальную сшила, чтоб надевать, не просовывая руку в рукав...
- Мы, конечно, о вас позаботимся, не волнуйтесь. До завтра... - и Хромосомов отходит, пятясь.
Но инженер Махоркин с каждым днем все больше и больше осознавал, почему он попал в эту странную ситуацию. Знал он также, что разошли Хромосомов письма не в пятьдесят, а в пятьсот институтов мира, ему, Махоркину, это не поможет. До осени, до листопада, до холодных дождей он будет сидеть здесь, а потом вдруг встанет, потянется, вздохнет сладко и глубоко, воздев к небу обе руки, и выйдет за калитку, испугав милиционера. Вся жизненная сила дерева уйдет тогда глубоко в сердцевину ствола, быть может, в корни. Знает Махоркин то, что неизвестно никому во всех пятидесяти институтах мира, - если там нет второго такого, как он...
Каждое живое существо на Земле должно бороться с врагами. Деревья возникли задолго до человека. Они жили, не боясь никого - что им самые острые клыки или самый могучий хобот? - и умирали естественной смертью. Но как спастись от дисковой пилы?
Где-то в глубинах клеток зарождались новые свойства, лучевой поток закрепил их, вызвал давно уже подготовленный мутационный скачок. Каждому, кто входит в лес, должны быть внушены добрые чувства! Пусть человек ощутит в себе сострадание ко всему сущему, осознает себя частью всего живого, проникнется душевной гармонией...
- Ну и пусть себе лесорубы сострадают! - едва ли не крик вырывался у инженера Махоркина в то первое время, когда он только-только начинал смутно еще осознавать, что произошло. - Но я, дипломированный инженер, - какие у деревьев могут быть ко мне претензии?
Шли дни; медленно, как бы с течением древесных соков, бесспорно проходящих через инженера Махоркина, являлись новые ощущения, которые он переводил в мысли.
"Не затаишься, теперь ты весь открыт. Ты ходил озлобленный - и еще более озлоблялся от того, что это надо было скрывать. Поток излучений не смог преобразовать твою злобу в доброту. Дерево едва не погибло. Кто ты - инженер или клоун - неважно. Ты вошел в рощу с недобрыми чувствами и с ними же вышел. На том кончилась первая стадия..."
Снова идут дни, снова каким-то непонятным, редкостным воспринимает мир инженер Махоркин и чувства свои переводит в человечьи мысли...
"А когда не помогает первая стадия, начинается вторая. Враг должен слиться с деревом в живущий одной жизнью организм. Пусть мокнет под тем же дождем, дышит тем же ветром, укрывается тем же небом. Бьют по дереву - больно обоим; лживая или злая мысль врага вызывает, как сигнал крайней опасности, боль у дерева, - и у врага тоже".
"Но за что я так отмечен? - думает иногда инженер Махоркин, когда пролетает большая стая птиц, дерево настораживается, и связь с ним слабеет. Я обычный гражданин, ничего особенного не сделал. Рвался, правда, расталкивал других, кричал о несуществующих изобретениях. Но ведь за это не сажают. Суд не осудит, моралист не придирется особо - много таких. А я сижу..."
Пролетают птицы, уходят спать дети, добродушные взрослые кончают свои прогулки. Дерево спокойно. Спит и инженер Махоркин. Но снов он не видит. Дерево бодрствует, и вместо снов приходят к человеку его ощущения.
Это вторая стадия.
Осенью, когда опадут листья, жизнедеятельность дерева ослабеет, энергетических ресурсов будет хватать только на свой организм. Тогда человек окажется непосильной нагрузкой и сможет уйти. Если до той поры не настанет третья стадия. Если при какой-то очень его недоброй мысли болевой импульс не станет настолько сильным, что вся нервная система человека окажется подавленной, и он превратится в дерево...
Но нет, он не допустит третьей стадии. Человек может перестроить все, даже самое трудное - себя; может преобразиться. С прошлой жизнью покончено.
Но он не скажет Хромосомову о том, что узнал. И не только потому, что он пока во власти дерева. Не в страхе главное.
Всю жизнь инженер Махоркин мечтал сделать научное открытие, а если не получится, то все что угодно за него выдать. Но вот открытие сделано большое, настоящее - а сообщить о нем инженер Махоркин не торопится и не мечтает о месте в президиуме. Он думает о том, что рано, пожалуй, разглашать военные тайны природы. А то найдутся такие, которые придумают что-нибудь вроде противогаза от излучения, внушающего доброту.
Пусть лучше эти деревья сажают везде, где живут люди, пусть ученые исследуют их обычными методами. Ни черта они не откроют...
Инженер Махоркин сидит за своим деревянным высоким забором из постепенно темнеющих досок и левой рукой записывает в журнал сообщения о всяких малозначительных событиях. Дерево как будто бы доверяет ему - во всяком случае, он не чувствует уже постоянных то слабых, то сильных уколов. Изредка только старый инженер Махоркин шевелится в новом, поднимает голову, хохочет. Он злорадствует, довольный, что инженер Махоркин опять оказался умнее всех. Сидит себе спокойно, сможет поставить свою подпись под сообщением о крупнейшем научном эксперименте, да еще и по бюллетеню получит. Но дольше трех минут эта радость не длится. Дерево настороже - синусоида боли проходит через тело инженера Махоркина. Он вздрагивает и немедленно переключается на мысли о гастролях Бостонского филармонического оркестра.
