Игорь Ткаченко - Путники
Все были согласны.
Балиа поднял голову и прислушался.
— Кто-то идет, — сказал он и привстал со скамьи, до половины обнажив меч.
В тот же миг дверь, сорванная с петель мощным пинком, грохнула об стену и в хижину с топором в руке ворвался Гунайх.
— По древнему обычаю наших предков совет назвал тебя предателем и приговорил к смерти. Завтра я сам покажу твою голову клану!
Он нанес сильнейший удар, но Балиа успел уклониться, и блеснувшее в пламени светильника широкое лезвие топора рассекло пустоту.
Гунайх был опытным бойцом. Тяжелый топор казался игрушкой в его руках. Удар следовал за ударом, но Балиа чудом удавалось увернуться. Короткий меч был сейчас бесполезен, и ему приходилось рассчитывать только на свою ловкость. Перебрасывая топор с руки на руку, Гунайх, казалось, атаковал со всех сторон сразу, отжимая брата в угол. Развязка была близка, и оба это понимали. С начала схватки ни один не проронил ни слова. В хижине раздавалось лишь тяжелое хриплое дыхание Гунайха, короткое с присвистом сквозь сжатые зубы — Балиа, да шарканье ног по земляному полу.
Ни звука не издал и хромой Данда, сидящий, как и сидел до появления Гунайха, в дальнем углу и полностью, казалось бы, безучастный к происходящему. Не было ни страха, ни ненависти в его глазах, только огромное сожаление, когда он переводил взгляд с огромного, похожего на разъяренного кабана Гунайха — на гибкого и стремительного Балиа. И, будто устав смотреть на братьев, таких разных внешне и таких похожих в стремлениях, старик прикрыл глаза и словно бы даже уснул. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться на пустынном берегу и слушать шорох волн, бегущих из дальних-дальних краев, где нет злости, ненависти и невежества. Должны же быть такие края!
Схватка между тем продолжалась. Зажатый в угол Балиа неуловимым движением метнул свой меч в Гунайха. Тот на мгновение растерялся, но и этого оказалось достаточно. Балиа двумя руками подхватил скамью и обрушил ее на брата. Схватившись за голову, Гунайх грузно рухнул на пол. Балиа сверху бросился на него, но получил огромной силы удар ногами и отлетел к стене. В следующее мгновение Гунайх был уже на ногах. Поудобнее перехватив топор, он нанес с коротким хэканьем последний удар.
Потом он наклонился, подобрал с пола меч Балиа и повернулся к Данда. Залитое кровью лицо вождя было страшно. Выставив вперед руку с мечом, он медленно подошел к старику.
— Вот этого ты и добивался, — хрипло проговорил он. — Чтоб мы вцепились друг другу в глотки. Раздела не будет, ты ошибся, старик. Но ты еще многое мне должен рассказать.
— Мне нечего тебе сказать, — ровным голосом отвечал Данда.
— Ты колдун!
— Я человек.
— Ты привел клан сюда, чтобы здесь разделить, а потом позвать тех, кто перебьет нас поодиночке.
— Вас перебили бы всех вместе еще там. — Старик махнул рукой в сторону моря. — Для этого не было нужды вести клан сюда. Я привел, чтобы спасти вас. Никто, кроме меня, не знает дороги в эту землю.
— Ты позвал нас, и мы пошли. Никто не верил, что есть эта земля, но мы пошли.
— Потому что хотели жить.
— Зачем ты нас сюда повел? Чего ты хочешь? Ты притягиваешь людей, и они слушают тебя. Чего ты хочешь, старик? Отвечай!
— Я учу людей тому, что знаю сам.
— Ты колдун, звезды указывали тебе путь.
— Они укажут путь любому, кто смотрит на небо не только затем, чтобы подстрелить там птицу.
— У тебя есть тайное знание, старик. Дай мне его, и я не убью тебя.
— У меня нет тайного знания. Тайным знание делает корысть. У меня нет корысти.
— Ты так и не просил у меня награды. Теперь я сам предлагаю тебе ее. Самую большую: твою жизнь взамен тайного знания. Ну!
Данда вздохнул и тихо засмеялся.
— Не хотел я никакой награды. Я стар, и сил у меня немного. Я хотел одного: позвать с собой нескольких людей, пройти через горы и пустыню и посмотреть, что там, за пустыней.
— Ты лжешь! Но я заставлю тебя говорить!
Он ткнул мечом в грудь Данда, и на одежде старика проступило и стало расплываться темное пятно. Хромой Данда молчал. И чем дольше он молчал, тем в большее неистовство приходил Гунайх, осыпая его проклятиями и угрозами. А чем больше неистовствовал Гунайх, тем непоколебимей становилось молчание старика.
Вдруг раздалось хлопанье крыльев, большая белая птица влетела в окно и с яростным клекотом вцепилась когтями в лицо Гунайха. Он взвыл от боли, сорвал с себя птицу, швырнул ее в Данда и в остервенении рубанул мечом раз, другой, еще и еще…
Не помня себя, он рубил и рубил бездыханное уже тело старика, на котором распластала, словно защищая свои белые крылья птица, и кровь птицы смешивалась с кровью Данда, и белые ее перья запутывались в его белых волосах.
…А под утро дозорные на стенах увидели над морем за холмами зарево. Но это был не восход. Это пылали семь кораблей. И тьма, потревоженная пламенем, становилась еще гуще.
Осторожно, чтобы не разбудить Ларгис, Джурсен снял ее руку со своей груди, встал с постели и быстро оделся, стараясь не шуметь. Он долго смотрел, прощаясь, на тихонько посапывающую во сне девушку и уже протянул было руку, чтобы поправить сбившееся одеяло, но тотчас же отдернул. Ларгис пробормотала что-то во сне, перевернулась на другой бок, и Джурсен, испугавшись, что она проснется, на цыпочках вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.
Шумно зевая и почесываясь, хозяин уже слонялся внизу лестницы, чтобы напомнить забывчивым постояльцам о плате.
— С Днем Очищения! — приветствовал он Джурсена. — Денек сегодня будет отменный, как раз для праздника. Последний раз нас навестили, верно? Сегодня Посвящение?
Юноша кивнул.
— Не буди ее, пусть спит.
Хозяин пересчитал протянутые ему монеты, и коротенькие белесые бровки его поползли на лоб.
— О! Благословенна твоя щедрая рука! Я распоряжусь, чтоб не шумели. Конечно, пусть спит девушка, разве мне жалко для хорошего человека?!
Он забежал вперед, распахнул перед Джурсеном дверь и, едва сдерживая ликование, сообщил:
— А вчера-то, вечером… не слыхали? Ну как же! Шуму было на всю улицу. Вот здесь, за углом в торговых рядах отщепенца уличили! Народ-то у нас, сами знаете, какой в квартале. Люди обстоятельные, серьезные, отщепенцев этих поганых и в прежние-то времена на дух не переносили, а уж теперь… Когда стража прибежала, он уже и не шевелился! Сами управились. А я так думаю: нечего с ними возиться. Где уличили, там и кончать надо, на месте.
— Как же уличили его? — спросил Джурсен.
— Так ведь корешками он торговал любильными! — воскликнул хозяин. — Да с покупателем, таким же, видать, мозгляком, в цене не сошелся. Тот его по шее, корешки и рассыпались!
