Джон Кэмпбелл - Лунный ад
Практически все эти писатели раньше или позже, в той или иной форме рассказывали о влиянии, оказанном Кэмпбелом на их становление и творчество. С каждым он пребывал в тесном — личном или эпистолярном — контакте: он требовал от авторов оригинальных фантастических идей и высокого литературного мастерства, предлагал им темы для новых произведений, рекомендовал, как улучшить уже написанное, вникал во все детали замысла и вмешивался на всех этапах, вплоть до самого момента опубликования. Айзек Азимов признавался, что Три закона роботехники, буквально ставшие его визитной карточкой в мире НФ, были сформулированы совместно с Кэмпбелом; Хайнлайн — что именно кэмпбеловской неопубликованной новеллой «Все» был навеян его ранний роман «Шестая колонна».
Под водительством Кэмпбела «Поразительная научная фантастика» стала в своей области законодательницей мод в степени, дотоле небывалой и неслыханной. А тот, расширяя жизненное пространство, уже в 1939 году затеял выпуск нового издания — журнала фэнтези «Неведомое», который вплоть до своей преждевременной кончины, последовавшей в 1943 году из-за вызванной военным временем нехватки бумаги, оставался не менее популярным и авторитетным. Только в пятидесятые годы престиж кэмпбеловского журнала начал мало-помалу снижаться из-за появления на сцене двух чрезвычайно серьезных конкурентов — «Журнала фэнтези и научной фантастики» в 1949 году и «Галактики» в 1950-м. Тем не менее в период с 1952-го по 1964 годы Кэмпбел восьмикратно (непревзойденный рекорд!) становился лауреатом присуждаемой Всеамериканской ассоциацией любителей фантастики премии «Хьюго» по разряду «лучший редактор» и трижды был Почетным гостем Всемирных конвенций любителей НФ. Сам журнал (переименованный в 1960 году в «Аналог: научная фантастика — научный факт») удостаивался «Хьюго» семь раз (можно ли пожелать себе лучшего памятника?). На его страницах дебютировали и публиковались едва ли не все заметные авторы — Рэндалл Гаррет и Реймонд Ф.Джонс, Пол Андерсон и Джеймс Блиш, Гордон Р.Диксон и Роберт Сильверберг, Фрэнк Херберт и Мак Рейнольде, Гарри Гаррисон и Кристофер Энвилл. А в 1971 году — уже посмертно — были учреждены сразу две ежегодные литературные награды: Премия имени Джона Кэмпбела и Мемориальная премия имени Джона Кэмпбела.
Все сбылось: он был признан пророком и он привел американскую НФ в Ханаан.
IV
А теперь о самом, как представляется, главном — об умонастроениях и душе.
Прекрасное представление о них дают многочисленные кэмпбеловские статьи, открывавшие каждый номер журнала — впоследствии лучшие из них были сведены в том «Избранных редакционных статей Аналога», выпущенных в 1966 году под редакцией Гарри Гаррисона. Не меньший (если даже не больший) интерес представляют и «Письма Джона В.Кэмпбела», изданные в 1986 году радением Перри А.Чапделейна, Тони Чапделейна и Джорджа Хэя.
Портрет, однако, рисуется донельзя противоречивый — он мог бы послужить превосходной основой для какого-нибудь психологического романа. Кстати, вот о психологии давайте и поговорим.
Кэмпбел свято верил, что фантастика никоим образом не должна чураться психологизма, имманентно не свойственного ей, по мнению многих иных критиков. Однако ни в его собственных произведениях, ни в тех, что отбирал он как редактор, вы при всем желании не сыщете описаний тонких движений души, никакой рефлексии места в них нет. Парадокс? Ничуть. Просто к психологизму прозы Кэмпбел шел не от художнического изобразительства, но, верный себе, от науки. А изо всей психологической науки избрал единственную школу, кою счел верной, — бихевиоризм. Это направление родилось в США в 1913 году — заявочным столбом послужила статья доктора Дж. Б.Уотсона «Психология как наука о поведении» — и к тридцатым годам приобрело достаточные распространение и популярность. Основоположники бихевиоризма полагали, что до сих пор вся психологическая наука была чисто виталистической, поскольку выросла из философии, корни которой, в свою очередь, уходят в религию.
Сам же бихевиоризм впутываться в длительные дискуссии о сознании и подсознании (а уж тем более — о душе) не имел ни малейшего желания. В первом грубом приближении суть его можно определить формулой С —> Р, где С — стимул к действию (цель), а Р — реакция, то есть само действие. Поведение личности — и сообщества — складывается изо множества отдельных действий, проследив каждое из которых, можно понять суть психологии человека. Подход, разумеется, упрощенно-механистический (современный бихевиоризм куда как сложнее!), но ведь и время-то было какое — Великий Конвейер, Святой Форд. В приложении же к изящной словесности бихевиоризм означал замещение потока сознания потоком активности, то есть, в просторечии, прямого действия. Герои произведений, написанных с бихевиористских позиций, практически не тратят времени на рефлексию да пустопорожние размышления. Они действуют. Без раздумий. Вместо раздумий. То есть в принципе-то эти последние, разумеется, имеют быть, но читателям предлагается самостоятельно их реконструировать, исходя из поступков персонажей. Все это было свойственно многим писателям — бихевиористские идеи оставили в американской по преимуществу (но отчасти — и в европейской) литературе глубокий след. Уверовав в истинность учения, Кэмпбел стал не только следовать ему со всем пылом прозелита, но и проповедовать другим, требуя неукоснительного исполнения всех положенных обрядов и ритуалов.
Само собой, вот так — пусть не по косточкам, но хотя бы самым что на есть беглым образом — разобрать весь духовный портрет Кэмпбела, встающий со страниц его статей и писем, нам сейчас не под силу. Придется поневоле ограничиться лишь несколькими примерами, отдельными, едва ли не наугад выбранными чертами, которые, однако, при всей произвольности отбора достаточно характерны и репрезентативны, чтобы по этой части можно было с достаточной уверенностью судить о целом.
Наследник, о чем уже было сказано, идей, воззрений, концепций и предрассудков XIX столетия, он среди прочих впитал и воспетый Киплингом тезис о «бремени белых» — словосочетание, которое в наши времена зыбкого торжества политической корректности и мультикультурализма представляется едва ли не бранным. Но вспомните, каким откровенным, расистом был прекраснодушный патриарх НФ, великий Жюль Верн! Кстати говоря, имя его всплыло по ходу нашего разговора не случайно, ибо влияние, оказанное им на Кэмпбела, трудно переоценить: убежден, вы и сами по ходу чтения успели заметить немало явных и скрытых аллюзий и ассоциаций — чего стоит хотя бы высеченное в толще скал убежище героев «Ада на Луне». Так и кажется, что в этом Гранитном Дворце рядом ними окажутся Сайрес Смит и Гидеон Спилет. Но я уклонился. В романах амьенского затворника, которые мы с такой легкостью вручаем детям для «воспитания и развлечения», представители неевропеоидной расы резко делятся на две категорий: прекрасные честные и благородные (верные слуги и спутники — Наб в «Таинственном острове», Талькав в «Детях капитана Гранта», Геркулес в «Пятнадцатилетнем капитане» и т. д.) и все остальные, которые поголовно, пользуясь библейским определением, «псы и убийцы» с ярко выраженной склонностью к алкоголизму (благо о наркомании в те патриархальные времена речи еще не было). Кэмпбел принял и понес эстафету, значительно расширив ареал применения идеи, — теперь говорить следовало уже о «человеческом шовинизме», понимая, правда, под человеком в первую и главную очередь классического WASPa, то бишь белого англосакса, протестанта если не по вероисповеданию, то по нравственным принципам. Именно по этой причине, как отмечают современные критики, «по крайней мере с конца сороковых годов Кэмпбел ощущал философскую необходимость того, чтобы при каждой мало-мальски значимой встрече с инопланетянами люди одерживали верх». Он выдвигал самые разнообразные доводы в защиту института рабства и утверждал, что человечеству непременно нужен некий внешний враг, — если не настоящий, то хотя бы воображаемый, — чтобы не тормозился прогресс. В то же время, будучи по происхождению чистокровным янки, потомком северян-аболиционистов, проливавших кровь при Шайло и Геттисберге под знаменами, на которых был начертан «Манифест об отмене рабства», Кэмпбел явно испытывал от собственных воззрений некий внутренний дискомфорт. Впрочем, выход нашелся, причем самый радикальный — никаких инопланетян на страницы своего журнала Кэмпбелл-редактор попросту не допускал вообще. Как вспоминал Айзек Азимов, именно по этой причине он отказался от мысли включать их в панораму своей эпической «Истории будущего».
