Георгий Катаев - Звезды просят слова
На следующий день я явился в Ленькину лабораторию и с тех пор стал каждый день ходить туда "на вторую смену".
Чувствительность прибора повысилась настолько, что четкие измерения можно было проводить только глубокой ночью. Скоро работать на третьем этаже стало вообще невозможно. Грузовик, проезжавший за два переулка от нас, портил всю картину. Я пошел к коменданту здания. Комендант сидел в своей каморке и читал детектив из "Библиотеки солдата и матроса".
- У вас есть свободное подвальное помещение?
- Там краска.
- Да, в углу стоят пять банок, сам вчера видел.
- А чем плохо наверху?
- Вот вы ходите по первому этажу вечером, а наш прибор это фиксирует!
- Не может быть!
- Пойдемте посмотрим!
Комендант встрепенулся. Попросил вахтершу походить по коридору и поднялся в лабораторию. Глядя на всплески голубых ливни на экранах трех осциллографов от шагов вахтерши двумя этажами ниже, - комендант восхищенно замахал руками:
- Да это же электронный майор Пронин! Ему только универмаги караулить!
И, превысив свои полномочия, выдал нам ключи от подвала.
Но пришла другая беда. Разговоры о том, что Воробьев занимается по вечерам какой-то "алхимией", остановить было невозможно. И очень скоро произошло, как изрек потом Илья, "явление Петра народу".
Начальник отдела профессор Петр Григорьевич Николаенко, как правило, отбывал домой из своего кабинета сразу после звонка. На этот раз он появился у нас в семь часов вечера. Мы были потрясены.
Оригинальных работ Петра Григорьевича за последнее время я как-то не припомню. Но он неплохо знал мировую радиофизическую литературу и умел долго и непонятно говорить на Ученых советах. (Председателям советов обычно было известно, что остановить его все равно невозможно, и они даже не пытались этого сделать).
Лицо Петра Григорьевича, сужавшееся книзу и плавно переходившее в небольшую темную бородку, пылало гневом. Круглый животик угрожающе колыхался под однобортной коричневой курткой почти спортивного покроя. Прежде всего он обрушился на меня:
- Кто вы такой?! Почему без моего разрешения находитесь в режимной лаборатории?
Не дав мне ответить, он повернулся к Леньке:
- Я ничего не понимаю, Леонид Владимирович! Как вам известно, у нассвирепствовала эпидемия изготовления в нерабочее время транзисторных приемников. Из институтских материалов. Я категорически запретил работать после звонка. И теперь вы, без году неделя в институте, остаетесь в лаборатории чуть ли не на всю ночь, автомашинами возите неизвестно куда оборудование, эксплуатируете для своих личных целей механика. А я должен узнать об этом последним! Черт знает что! Чем вы тут занимаетесь? Имеет это отношение к вашей теме?
- Нет, не имеет, - все, что успел вставить Ленька. Буря возобновилась и достигла двенадцати баллов. Был упомянут и подвал, и перерасход гелия, и многое другое. В итоге нам было категорически запрещено продолжать внеплановую работу. Когда громовые раскаты профессорского гнева затихли в коридоре, Ленька сказал:
- Все. Завтра идем в дирекцию.
Наутро мы с ним выбрались-таки к начальству и через какие-нибудь полчаса ожидания в приемной сидели в глубочайших кожаных креслах в кабинете заместителя директора по науке. (Директор был академик и в институте появлялся редко). Снежно-седой, высокий и полный Матвей Васильевич возвышался перед нами над красной полированной гладью стола. О событиях в отделе он уже кое-что слышал, и поначалу пришлось объясниться. Потом, уже в более спокойных тонах, Ленька почти час разъяснял теоретическую важность проблем гравитации и обрисовывал светлое будущее того учреждения, где впервые обнаружат гравитационные волны. Но Матвей Васильевич, умело пользуясь словами план(!), смета(!!). Комитет(!!!), быстро и четко отбил все наши атаки. И тут в кабинет зачем-то заглянул комендант. Увидев его, я вдруг понял, что надо сделать. Я сказал:
- Матвей Васильевич, как в комитете относятся к изобретениям, сделанным в институте?
- Великолепно! Вот у меня бумага (он показал бумагу), где нас благодарят за вашу вещицу для автопромышленности. Поздравляю вас, Леонид Владимирович! А. ведь совсем, вроде бы, и не по нашему профилю!
Глянув на Леньку, широко открывшего на меня светло-карие глаза, я продолжал:
- Прибор Леонида Владимировича сейчас - это по сути дела сейсмограф. Причем на совершенно новых принципах и практически с безграничной чувствительностью.
Матвеи Васильевич заворочался и положил на стол крупные белые руки.
- Как, как? А атомные взрывы он сможет регистрировать?
Ленька понял меня и перехватил нить разговора:
- Думаю, да. И подземные в том числе. Запрещение ведь не коснулось пока подземных ядерных испытаний.
Заместитель директора думал недолго.
- Хорошо, - сказал он. - Я освобождаю вас от основной тематики. Даю вам четыре штатных единицы и средства - из резервных, а вы к первому мая даете чертежи и работающий образец сверхчувствительного сейсмографа. Действуйте! А ко мне пригласите начальников ваших отделов.
Он поднялся, пожал нам руки и проводил до дверей кабинета.
Работа пошла куда быстрее. Почти каждый день кто-нибудь из нас ездил на сейсмическую станцию "Москва". Сравнивая ленты самописцев прибора Леньки и станции, мы убеждались в том, что и слабое землетрясение с эпицентром в Индийском океане и подземный взрыв в штате Невада регистрируются прибором не хуже, чем станцией. Но кроме длиннопериодных волн, издалека пробивающихся через толщу Земли, Ленькин прибор отмечал еще массу местных сотрясений почвы. Сотрудники станции называли их микросейсмами.
Эти дни Ленька ходил в большой задумчивости.
- Даже самые малые ускорения мы научились измерять, - говорил он. - Но что с ними делать дальше? Как убрать сигналы от них, чтобы они не мешали главному?
Он перебирал в руках и сравнивал друг с другом ленты самописцев, засыпавшие всю лабораторию.
- Леонид Владимирович, - сказал Илья. - А если сейсмографы поставить у нас, чтобы не ездить каждый раз к черту на кулички?
- Гениально! И электрически вычесть их сигналы из сигналов прибора! Ленька даже запрыгал от восторга.
Идея была претворена в жизнь с наивозможнейшей скоростью. Три нормальных и три короткопериодиых сейсмографа, полученных в институте физики Земли, были поставлены в подвале на независимый фундамент рядом с прибором. Их сориентировали по странам света и вертикали. Точно по тем же трем осям были направлены стерженьки чувствительной части Ленькиного прибора, который за последнее время оброс кучей вспомогательных механических и радиоусилительных устройств. Все управляющие и несущие разносный сигнал кабели были выведены из подвала в лабораторию на третьем этаже.
