Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений
Не знаю, как я поступлю, когда моего друга не станет. Пока я поместил тетрадь с записью его рассказа в сейф Торгово-промышленного банка. Иногда спрашиваю себя, уж не сон ли всё это, долгий, мучительный сон? Но, увы,…напечатанное на плотной глянцевой бумаге лежит передо мной письмо, с которого всё началось. Вот его содержание.
Вестерхаут. 12 февраля 1963.
Многоуважаемый господин Бронкхорст!
Уверен, что моё письмо удивит Вас, но надеюсь, Вы меня простите за беспокойство. Речь идёт об одном очень важном деле, которое невозможно изложить в письме. Поэтому я вынужден просить Вас о встрече. Строго конфиденциальные моменты, к которым причастны посторонние лица, заставляют меня просить Вас приехать ко мне в аббатство Вестерхаут. Поверьте, мне в высшей степени неприятно, что я не могу изложить на бумаге причины, которые побудили меня обратиться к Вам. Смею заверить, что Ваше посещение весьма необходимо, в чём Вы сами сможете убедиться. Могу ли в заключение выразить надежду, что моё обращение Вы сохраните в тайне?
Уважающий Вас X, аббат Вестерхаута.Едва я успел назвать себя, как брат-привратник наградил меня доброжелательной улыбкой. Через лабиринт коридоров с готическими сводами он молча проводил меня в покои аббата. Коренастый старик приветливо встретил меня и крепко пожал руку.
— От всей души приветствую вас, менеер Бронкхорст, — сказал он. Мне понравилось, что в его голосе отсутствовали маслянистые нотки.
— Польщён встречей, — ответил я, смущённый тем, что не знаю, как титуловать своего собеседника.
— Откровенно говоря, я не был уверен, что вы благосклонно отнесётесь к моему приглашению. Я надеялся пробудить хотя бы любопытство. И, пожалуйста, не обижайтесь, если тон моего письма показался вам несколько повелительным.
— Об обиде не может быть и речи. А вот любопытство моё действительно оказалось задето.
— Имя отца Кристиана вам ничего не говорит? — спросил он меня.
Профессиональные интересы сводили меня с несколькими духовными особами, причастными к историческим исследованиям. Но отца Кристиана между ними не было.
— Нет, этого имени я никогда не слышал, — сказал я. — В университете, правда, среди моих сокурсников было несколько священнослужителей, но…
— Нет, среди них искать не стоит…
— Тогда, боюсь, я не смогу быть вам полезен, — пробормотал я. Мне и в самом деле было жаль, что пришлось разочаровать этого приветливого старца.
— Не иначе, вам всё это кажется странным, менеер Бронкхорст, — улыбнулся аббат. — А может, вы усматриваете здесь что-то от методов инквизиции. Но такая уж у меня привычка — не торопиться и соблюдать во всём осторожность. Дело в том, что для брата Кристиана ваш приезд необычайно важен.
Напрасно я напрягал свою память, стараясь вспомнить, числятся ли в рядах ордена траппистов, помимо пивоваров, и пионеры науки.
— Уверены ли вы, что не произошло ошибки? — спросил я. — Память подводит меня не слишком часто, но…
— Не беспокойтесь, менеер Бронкхорст. Я навёл необходимые справки. Но ближе к делу. Две недели назад брат Кристиан попросил меня выслушать его исповедь. Он был так взволнован, что я тут же принял его. То, что он мне поведал, было столь ошеломляющим, что я счёл своим долгом посоветовать ему как можно скорее обменяться своими мыслями с мирянином.
— Я всё никак не уловлю, о чём речь, — ответил я смущённо.
— Самое лучшее, если вы сами с ним побеседуете, — проникновенным голосом заключил аббат.
Он проводил меня в монастырский сад, содержавшийся в образцовом порядке, где прекрасно подготовленные цветочные клумбы ждали прихода весны. Молча указав на аскетическую фигуру в орденском одеянии, он дружелюбно сжал мне локоть и, заговорщицки подмигнув, удалился.
Незнакомец, поглощённый чтением молитвенника, казалось, не замечал ничего вокруг. Красная галька дорожки поскрипывала под моими подошвами. Я смущённо кашлянул. Монах рассеянно поднял голову. Некоторое время он молча смотрел на меня, как бы возвращаясь с высот на землю, и вдруг просиял улыбкой.
— Хелло, Марк, — сказал он бодро, — рад тебя видеть, дружище. — В нашем крепком рукопожатии выразилась вся полнота мужской нежности.
— Джимми, Джимми O'Xapa, — бормотал я. — Джимми O'Xapa — цел и невредим. Возможно ли это?
— Бог, видимо, этого пожелал, — засмеялся он, его немного близорукие глаза подёрнулись слезой.
— Так ты стал…
— Теперь я отец Кристиан.
Я, словно посетитель картинной галереи, сделал несколько шагов назад, чтобы лучше рассмотреть его.
— Да, — хрипло пробормотал я. — Ты — отец Кристиан. Но ты — и Джимми O'Xapa. Теперь я начинаю понимать, почему выбор аббата пал на меня. Но нет, на самом деле я ничего не понимаю…
— Тебе что, кажется такой странной наша встреча?.
— Но ведь минуло семнадцать лет!
— Ты, конечно, растерялся от неожиданности! Но давай сядем, тебе это, как вижу, совершенно необходимо.
Ноги мои действительно подкашивались, колени были как резиновые. Он дружески взял меня под руку и усадил рядом с собой. Этот товарищеский жест подействовал на меня успокаивающе. Перед моим мысленсым взором пронеслись кадры в стиле ретро. Антверпен. Осень 1944 года. Бегут разгромленные нацисты. Пришли англичане и канадцы со своими сигаретами и жвачкой. Потом американцы. Воинская часть, в которой я как резервист замещал отозванного коллегу, расквартирована в женском лицее. Мой первый разговор с майором O'Xapa. Моложавый, костлявый верзила — и такая обаятельная улыбка! Обветренное, загорелое лицо, волосы ёжиком. Ему были поручены поиски спрятанных немцами перед бегством награбленных произведений искусства. Он не был ни знатоком живописи, ни искусствоведом. Он был археологом. Но на войне в таких тонкостях не разбираются. Итак, во время арденнского наступления и после него он в своём неизменном джипе с лихостью ковбоя объезжал славные своей историей фландрские городки.
O'Xapa инстинктивно угадал, что сейчас творится в моей душе.
— Не думай, — сказал он, — что я забыл, как в полдень под Новый год мы с тобой сидели за кружкой пива, которое привозили из ближнего траппистского монастыря.
— Да-да, — подхватил я. — И нам подавали две официантки с весьма откровенными декольте, которые презирали нас за полнейшее наше невнимание к их особам.
— Подожди, Джимми, именно тогда ты мне, кажется, сказал, что, хотя происходишь из католической ирландской семья, сам неверующий. Ради бога, не обижайся на меяя. Ведь и девушки у тебя тоже были. Как всё это свести воедино?
