Артем Белоглазов - Береги себя
Я слетаю с нарезки. Один-дома-взаперти-в-обнимку– с-тесаком-жру-макароны-телевизор-не-фурычит-я-раз– бил-его-в-припадке-злобы-радио-не-разбилось-падла-и– я-ему-подпеваю. Пою, растягивая гласные на манер кого-то там известного, и отбиваю ритм кулаком. На холодильнике вмятины.
Пою:
Я снулая рыба в камышах, рыба с мягким брюхом. Чья-то вкусная добыча.
В доме кавардак, гаже, чем после запоя. Мне жутко.
Очнись, Олег.
Не выдержав, я прыгаю с балкона. Отрезвляет.
Я прыгнул с балкона и грохнулся на самортизировавший тент, а с него – на груду мусора. Какое-то чмо расставило торговую палатку прямо под окнами. Я не заметил. Чмо квохтало над россыпью мандаринов, а я, потирая ушибленное бедро – елки, четвертый этаж… – озирался по сторонам. Возле коробок с товаром сидел на корточках Худой, лицо у него было восковое, точно испугался за меня, гад.
Я проковылял мимо с независимо-гордым видом. Выкуси! – словно бы говорил весь мой облик. Не уследил, поганец. Недоглядел. Почему?
Затем ничего не происходило, то есть происходило по мелочи, и меня, конечно, спасали. И вдруг как-то резко произошло: авария на химзаводе с выбросом хлора и аммиака, взрыв боеприпасов на складе, загрязнение водопровода… Но – обошлось.
Для меня. Не для других.
Я решаю бежать, когда мозги закорачивает в дым безумная мысль: пусть что-то случится. Что-то невообразимое. Глобальное. Катастрофическое.
И я узнаю – насколько меня берегут.
Мысль пугает. В ней, барахтаясь, тонут остатки человечности. Я командую себе: на хрен из города. Ноги-в-руки-быстро-я-сказал. Возможность побега я обдумываю до того, как диктор сообщает: на севере Москвы зарегистрированы подземные толчки, магнитуда землетрясения порядка пяти баллов. Но через полчаса по радио звучит экстренный выпуск новостей.
Бред. Диктор, иди проспись. Будь ты проклят, ты и все остальные. Потому что расхлебывать – мне.
Закипевшие мозги выдают «на ура» безумную идею. Допустим, удачу стянули с меня как теплое одеяло со спящего. Мало того, я ходячая копилка несчастий, меня пичкают несчастьями до отвала. Это жирный куш. И кто-то этим пользуется. Худой и Борец, вот кто. Я еще не сдох только потому, что прорву негативной энергии отводят на сторону, забирают себе. Выгодная затея, на чужом-то горе…
Они нагнетают обстановку, дразнят неведомую грозную силу, которая тщится раздавить надоедливую мошку и никак не может. Мерзавцы. От силы исходит дармовая энергия, сила швыряется ею направо и налево. Умеешь? – нагнись и подними. Разбогатей.
Вот для чего меня берегут.
Спасибо-ублюдки-вашу-мать.
Вы берете без устали, берете и берете. Загребаете жадными ручищами. Ссыпаете в закрома. Но вам мало, вы мечтаете хапнуть действительно много. Вы ждете катастрофы. Когда вы хапнете столько, что не сможете переварить и отрыгнете, вот тогда я сдохну.
Со мной сдохнут десятки, а может, сотни тысяч людей. Или больше. Потрясающий расклад.
Хрен вам.
Я догадываюсь, отчего Худой вдруг побледнел лицом, напоминая восковую фигуру. Я выпал с балкона сам. Меня никто не хотел проводить на тот свет: досадная случайность, братцы. Осторожнее надо.
Я давлю лужи резиновыми сапогами: упрямый-осел-на-тропе-войны. В горле булькает страх. Я уже проблевался, мне не полегчало. С чего ты взял, что отсидишься в лесу? В лесу омерзительно сыро, подхватишь ревматизм. Это дерьмо не закончится хорошо. Оно вообще не закончится.
Но. Его можно прекратить.
«Вообще» – очень емкое слово. Как и «вдруг».
О моей жизни, как и о моем детстве, можно сказать, что они были и никуда не делись. Они тут, в памяти. Память я беру с собой. Ведь что-то должно у меня остаться?
Настька, я с тобой помирюсь – хотя бы мысленно. Видишь? – тяну руку. Коснись пальцев, солнышко. Я люблю тебя. Мишка, я обещал весной махнуть на Байкал? Извини, сын, не срослось. В другой раз обязательно. Ну, если ты веришь в карму. Или я что-то путаю? Мама, папа, простите бога ради. Не плачьте, вам еще Мишку воспитывать, уши сорванцу драть.
Прощайте.
Берегите себя.
