Ольга Ларионова - Сон в летний день
Немудрено, что у бедного БИМа мгновенно выработался истерический синдром боязни бездействия.
Больше всего на свете он боялся проморгать какую-то беду, потому что бдительность стояла на самой вершине иерархической лестницы его забот и обязанностей.
Только бы не прохлопать, только бы не упустить, только бы успеть вмешаться!!!
Да от такого напряжения любая машина спятит.
— Ну, теперь все ясно, — сказал Стефан. — Разумеется, если уж БИМ не мог совсем убрать людей с Камарги, то он нашел наилучший вариант их безопасного пребывания здесь: сон.
— С машинной точки зрения, — добавил Темир.
«А что вы можете возразить? — донеслось из динамика. — БИМ невольно подслушал последние реплики и просто НЕ МОГ оставаться в бездействии, если закрадывалось подозрение, что предложенный им вариант не оптимален».
— Ты что, намерен теперь соваться во все наши разговоры в силу своего Первого Закона? — хмыкнул командир. — Потерпишь. Мы выскажем свое мнение, когда сочтем нужным.
«Но кто это — мы?» — голос БИМа снова сорвался на визг.
— Три поросенка! — злорадно сказал Рычин и выключил связь.
— Насколько я понимаю, объявляется производственное совещание номер два, — констатировал Темир.
Рычин устало кивнул:
— Снова ставлю тот же вопрос: считает ли экипаж возможным вернуться на Базу со всеми дополнительными сведеньями и передать решение проблемы более компетентной группе… Ах, экипаж этого не считает! Я и не сомневался. Но вот проблема: если мы «разбудим» команду «Трех богатырей», то есть самих себя, то этот припадочный, то есть, извините, Большой Интеграционный тут же потребует нас под свою опеку. Это мы уже проходили. Если же вести переговоры корабельной «считалкой», то БИМ ее просто проигнорирует в силу своей иерархической машинной амбиции. С этим мы тоже столкнулись. Что же нам остается? Кто способен вести переговоры с этим железным болваном?
— Ты сам сказал, — отозвался Темир. — Три поросенка.
— Три поросенка, в переводе на машинный — три икс. Предположим, на борту имеются разумные существа, не гуманоиды и уж никак не антропоиды. Статус их БИМу не известен. Но не исключено, что космическое правило приравнивает их к людям. Весь фокус в том, что это должно оставаться для БИМа загадкой. Пусть мается.
Стефан от восторга даже засвистел, но Рычин зыркнул на него черным глазом — свист на борту был плохой приметой: обязательно энергобак потечет.
Мысль была превосходна: подавить сопротивление БИМа неразрешимостью загадки, кем же являются его противники.
— Валяй, — кивнул Рычин Темиру. — Но только чуть почувствуешь, что почва уходит из-под ног, сразу же отключайся. Тут главное, чтобы он снова не захватил инициативу. Подави его свинством.
Темир улыбнулся, что вообще бывало с ним редко. Действительно, позиции рычинцев неизмеримо окрепли, — во-первых, оттого, что было куда отступать, а во-вторых, в силу своей зыбкости и неопределенности. Уж так бывает на других планетах!
— Привет! — сказал Темир, включая связь. — Ты, кажется, просил нас представиться? Мы — три поросенка: Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф. В списке команды и пассажиров не значимся — не пытайся запрашивать Базу. Слыхал, наверное, как некоторые экипажи таскают с собой разных птичек и кошечек? Мы на тех же правах. Примерно.
«Животные не разговаривают и тем более не мыслят», — высокомерно изрек БИМ.
— А кто тебе сказал, что мы — животные?
«Если вы люди, то в кратчайший срок я должен произвести полное обследование…»
— Уймись, а? Я тебе не могу объяснить, кто мы. И не анималы, и не кибы, и не гоминиды…
— Инкогниты, одним словом, — вставил Стефан.
— Примерно, — степенно согласился Темир, одновременно яростно пиная Стефана, чтобы больше не лез к микрофону. — Прими нас как некоторых инкогнитоидов. Разумных притом. На Большой Земле наш статус пока не определен, но априорно мы находимся под охраной всех галактических законов.
«Следовательно, в силу Первого Закона робототехники, я должен немедленно осмотреть вас на предмет выявления возможных отклонений…»
— Отклонений от чего? Ты же не знаешь нормальных параметров нашей жизнедеятельности и в силу неопытности своими действиями можешь нанести нам непоправимый вред.
Из микрофона снова донеслись несолидные заячьи стоны.
Как потом признавался Темир, ему даже стало жаль это больное киберсущество, раздираемое столь противоречивыми обязанностями по охране любого, пусть даже поросячьего, разума.
— Успокойся, приятель, — проговорил он примирительно, — ты сейчас действуешь наилучшим образом, так как создаешь нам оптимальные условия для самоконтроля.
«Благодарю вас, — пролепетал БИМ застенчивым сопрано, — вы очень любезны…»
Подумать только, а каким хамом он был всего несколько минут назад!
— А теперь, — продолжал Ниф-Ниф, сиречь Темир, еще более невинным тоном, — мы тут окончательно передохнем со скуки, если ты не покажешь нам что-нибудь такое… экстраординарное. Экипаж все спит да спит, а игры с корабельным мозгом знаешь как надоели! Как-никак он ниже нас порядка на три…
Стефан беззвучно покатился со смеху, схватившись за живот, а Рычин быстро ткнул пальцем в чернеющий экран и сложил ладошки, подсунув их под щеку — однозначный образ сна.
Темир кивнул в знак того, что он понял.
— Насколько я представляю себе, — проговорил он небрежным тоном, — ты ведь тоже не семи пядей во лбу. Вряд ли ты смог обеспечить вполне комфортные условия для всех ста шестидесяти человек экспедиции. Покажи, сделай милость, может быть, это нас развлечет! А если ты уж напорол какую-нибудь откровенную чушь, то мы так и быть поделимся с тобой своими соображениями.
«Я являюсь, — зазвучал бархатный баритон, — счетно-решающим, аналогизирующим и прогнозирующим устройством, степень информационной емкости которого…»
— Да заткнись ты со своей емкостью, — перебил его Рычин сколь можно грубее, ибо таким образом люди с БИМами никогда не разговаривали. — Мы, поросята, ведь тоже кое-что смыслим в проблемах жизнеобеспечения. И если ты сейчас скроешь от нас условия пребывания экспедиции в твоем госпитальном стационаре, то мы не сможем сделать свои замечания, а они, смею тебя заверить, могут оказаться весьма ценными. Следовательно, своим бездействием ты нанесешь людям вред.
«Тогда ой», — снова женским голосом всполошился БИМ, и экран внутренней связи послушно засветился.
Ответного жеста никто из экипажа не сделал — для БИМа все, что происходило в рубке «Трех богатырей», продолжало оставаться невидимым.
