Рэй Брэдбери - Пропавший марсианский город
Уайлдер тоже вскочил на дорожку. Металлическая река любовно омыла его ноги. Он ехал по улицам, вокруг парков, сквозь фьорды зданий.
На пристани и перед воротами никого не осталось. Не было даже следа пребывания людей. Словно они здесь никогда и не появлялись.
* * *
Актер первым сошел с дорожки. Его внимание привлек один дом. Не раздумывая, он тут же спрыгнул и принюхался.
Улыбка озарила его лицо.
По запаху, исходившему от этого здания, он понял, что это такое.
- Начищенная до блеска латунь. И, Боже, это означает только одно!
Театр.
Обитые латунью двери, поручни из латуни, латунные кольца для занавеса.
Он раскрыл дверь и вошел внутрь. Снова принюхался и громко рассмеялся.
- Да, достаточно одного запаха, запаха металла и миллиона разорванных билетов. И, кроме того… - он прислушался. - Тишина.
Тишина, которая ждет. Другой такой нет. Это бывает только в театре. Даже в воздухе витает ожидание. Тени сидят, откинувшись назад и сдерживая дыхание. Ладно… готовы вы или нет… вот он я…
Фойе, обитое зеленым бархатом и украшенный красным бархатом зал напоминали подводное царство. Лишь тусклый свет проник в зал, когда он распахнул двойные двери. Где-то в глубине была сцена.
Раздался такой звук, словно заворочался огромный зверь. Дыхание актера пробудило его к жизни. Тридцатиметровый занавес заколыхался в темноте, как крылья гигантской птицы.
Бьюмонт нерешительно шагнул вперед.
На потолке начали зажигаться лампы и создавалось впечатление, словно над залом плывут сказочные светящиеся рыбы.
Повсюду заиграл неясный свет. Актер раскрыл рот от изумления.
Зал был полон.
В темном зале неподвижно сидела тысяча людей. Да, они были маленькие, темнокожие, хрупкие, в серебряных масках, но все же - люди!
Он знал, что они сидят здесь десять тысяч лет.
Но они не мертвы.
Они… Он протянул руку. Дотронулся до запястья мужчины, сидящего в проходе между рядами. Раздался звон.
Он дотронулся до плеча женщины. Тот же звук. Как колокольчик.
Да, они ждали несколько тысяч лет. Но в конце концов машины могут себе это позволить.
Он сделал еще шаг и замер.
Потому что тихий вздох пронесся по залу.
Он напоминал первый звук, который издает новорожденный перед тем, как начнет сосать материнскую грудь, лепетать и бурно выражать удивление по поводу своего появления на свет.
Тысяча вздохов постепенно затихла за бархатными портьерами.
Под масками раскрылась тысяча ртов.
Двое пошевелились. Бьюмонт замер.
В бархатных сумерках широко распахнулись две тысячи глаз.
Он сделал еще шаг.
Тысяча голов молча развернулась на старых, но хорошо смазанных шарнирах.
Они смотрели на него.
Мурашки побежали у него по спине.
Он повернулся, чтобы убежать.
Но их глаза не дали ему уйти.
И из оркестровой ямы послышалась музыка.
Он увидел, как медленно поднимаются странные, похожие на насекомых инструменты причудливой формы. Он услышал бренчание, свист, звучание струн, сливающиеся в одну мелодию.
Все в зале повернулись в сторону сцены.
Зажегся прожектор. Раздались громкие звуки фанфар.
Раздвинулся красный занавес. Луч прожектора переместился на сцену, освещая пустой помост и стоящий на нем стул.
Бьюмонт ждал.
На сцене никто не появлялся.
Он уловил какое-то движение. Несколько рук поднялись и начали аплодировать. Луч соскользнул со сцены и двинулся по проходу между рядами.
Бьюмонт отступил назад.
Но белый луч постепенно приближался.
И остановился, подрагивая, у его ног.
Публика, повернувшись к нему, зааплодировала громче. Театр загрохотал, загремел, эхо непрекращающихся аплодисментов многократно усиливалось акустикой зала.
Бьюмонт почувствовал, как внутри его поднимается теплая волна, словно он обнаженным стоит под летним дождем. Чувство признательности охватило его. Быстро забилось сердце. Расслабились мышцы. Разжались кулаки. Он подождал еще мгновение. Теплая волна, поднимаясь все выше, достигла щек, веки затрепетали и закрылись, и он ощутил, что идет как приведение по стене замка за призрачным лучом; он наклонился, шагнул вперед, пошел вниз между рядами навстречу заманчивой гибели, ускорил шаг, побежал со всех ног; и маски засверкали, ласковые глаза наполнились восхищением, руки заметались в воздухе как крылья подстреленного голубя. Он взбежал по ступенькам на сцену. Аплодисменты затихли.
Он судорожно глотнул воздуха. Затем медленно преодолел оставшиеся ступени и встал на освещенной сцене. Тысяча масок была обращена в его сторону, две тысячи внимательных глаз, и он сел на стул, и свет начал гаснуть, и горячее дыхание, шумно вырывавшееся из металлических ртов, стало тише, и был слышен только звук, доносившийся из пахнущего машинным маслом железного улья.
Он положил руки на колени. Расслабился и наконец произнес:
- Быть или не быть? Стояла мертвая тишина.
Ни покашливания. Ни движения. Ни шуршания. Все в зале, не отрываясь, смотрели на него. Все в ожидании. Совершенство. Идеальная публика. И это будет вечно, вечно. Совершенство. Совершенство.
Он говорил и его слова-камешки медленно падали в этот чудесный пруд, и тихо пробегала по воде рябь, и поверхность ее вновь становилась спокойной.
- …вот в чем вопрос.
Он говорил. Они слушали. Он знал, что теперь они не дадут ему уйти. Они будут без устали аплодировать ему. Он будет забываться безмятежным сном, просыпаться и снова говорить. Всего Шекспира, Шоу, Мольера - от начала до конца. Сам за всю труппу.
Он поднялся, произнося последние строки.
Закончил и подумал:
- Здесь я готов провести остаток своей жизни.
И послушные машины одарили его громом аплодисментов.
* * *
Кара Корелли нашла дворец зеркал.
Служанка осталась снаружи. А Кара Корелли вошла внутрь.
Она шла по лабиринту и смотрела в зеркала и видела, что помолодела на день, на неделю, на месяц, на год, на два года. Это был дворец восхитительной и упоительной лжи. Находиться в нем означало снова стать молодой. Быть окруженной высокими красивыми зеркалами-мужчинами, которые больше никогда в жизни не скажут тебе правду.
Она дошла до середины дворца. Остановилась и увидела в зеркале себя двадцатипятилетнюю.
Она села посреди этого сверкающего лабиринта. Она сияла от счастья.
Служанка прождала на улице около часа, а затем ушла.
* * *
Это было темное сооружение невиданных очертаний и размеров. Там пахло смазкой и кровью гигантских ящеров с зубцами и колесами вместо зубов, которые ожидали чего-то в темной тишине.
