Богдан Петецкий - Зоны нейтрализации
Я улыбнулся.
– Не переживай, – спокойно произнес я. – Память – это еще не все. Особенно, память киборга.
Ее прямо подкинуло. Вся ее грусть мгновенно развеялась.
– Ошалел? – фыркнула она. – Как ты можешь так говорить? Я-то знаю, откуда взялось это словечко!
Правда. Она ведь историк.
– Именно поэтому я так говорю, – проворчал я. – Ты сама работаешь в централи. Знаешь жаргон. Впрочем, так некогда называли ребят из Корпуса. И до сих пор так говорят... людишки, – засмеялся я.
Пришлось подождать, пока она перестала дуться. И даже заулыбалась.
– Того лучше, – ее голос уже звучал спокойно. – Знаешь, это оскорбительно?
– И то, и другое, – подтвердил я. – Так что мы квиты. А ты, как бы ты себя квалифицировала?
– Как людишку, – с важностью ответствовала она.
Я кивнул.
– Меня это устраивает, – пробормотал я. – Хотя, если как следует задуматься... Ты работаешь с нами. Любишь одного из нас. В твоей лаборатории тоже имеется несколько тех же цепей обратной связи... можно было бы и тебя назвать тем словом, которое тебе так не нравится.
– Не нравится, – согласилась она. – Киборг... искусственный мозг, искусственное сердце, нервные ткани. Точнее, так это себе представляли. Двести лет назад.
Я подумал, что нет особой разницы, вставить ли кому-нибудь искусственный мозг или же его собственный превратить в безупречный аппарат, постоянно стимулируемый и пользующийся помощью автоматов. Но я не стал ей этого говорить.
Людишки? Ну что ж, особо красивым это не было. Даже, если так говорили сами преподаватели, начиная с первого курса. Однако, без тени высокомерия или же хотя бы пренебрежения. Скорее, с некоторой грустью. У всех людей в мире были свои побуждения, часы печали и минуты, когда их сердце начинало биться в радостном, быстром ритме. У всех, кроме тысячи. Кроме нас. А ведь они из своего состава набрали первые отряды Корпуса. Они сами выдумали программу обучения. И это их мы должны были защищать. В случае если кто-нибудь или что-либо угрожало Земле. На практике это ограничивалось обезвреживанием какого-нибудь несчастного безумца, располагающего аппаратурой, выделяющей энергию. Да и то раз в пару лет. С каждым разом все реже. Так что на самом деле жизнь наша состояла из тренировок. Базы, полигоны, многомесячные планетарные патрули.
Обо всем этом она знала.
Довольно долго мы оба молчали. Следовало встать и откланяться, однако двигаться мне не хотелось.
– Мне очень жаль, Ал, – наконец заговорила она, – что я тебя разочаровала. Я ничего не знаю о твоем задании. Если бы Хисс поручил мне...
– Не поручит, – перебил я. – И не переживай так. Я не за этим пришел.
– Знаю, – вызывающим тоном бросила она.
Я улыбнулся. У нее были глаза ребенка, который не понимает, о чем говорят взрослые, но знает, что из этого получится что-нибудь приятное.
– Ну так и не строй из себя, – буркнул я.
– И ты тоже.
Я пожал плечами. Встал и прошелся по комнате.
– Значит, ждешь, – сказал я скорее себе, чем ей. – Понимаю. Понимаю, хотя я бы...
– Не ждал? – тихо произнесла она.
Я остановился. И посмотрел ей прямо в глаза.
– Нет. Я не жду. В этом определенная разница.
Она покраснела. Ее взгляд быстро скользнул в сторону окна.
– Я его очень любила, Ал, – прошептала она. – Мне не следует говорить. Но...
– Не продолжай, – резко оборвал я. – Он там?
Она кивнула.
– Все время в Будорусе?
– Да. Пишет... – она заколебалась.
– Когда он улетел?
Она внимательно посмотрела на меня. Но без удивления, что я спрашиваю. Скорее, как бы несерьезно.
– Примерно семь лет назад... – ответила она.
Меня что-то толкнуло. Я сделал безразличное лицо.
– Как он с тобой контактирует? Головидение?
– Нет... пишет. Открытым кодом.
Так, значит. Разумеется, это могло ничего не означать. Или же – слишком много. Если на минуту задуматься...
– Я хотел бы кое о чем спросить тебя, – быстро сказал я. – Можешь назвать это консультацией.
– О чем-нибудь насчет Устера? – она нахмурила брови.
– Нет. Или точнее, ровно настолько, насколько это касается любого из нас. Меня интересует не то, что ты знаешь, а то только, что ты чувствуешь.
– Я не чувствую ничего такого...
– Послушай, – перебил я ее. – Я думаю о том, что происходило сто лет назад. О голоде, психозах, постоянных конфликтах, словом, обо всем том, что вы, историки, называете кризисом цивилизации. Двадцать первый век. Сто лет... Вроде бы, изрядно. А если не достаточно долго? Видишь ли, ни один из нас не может даже в приближении представить обстоятельства, в которых нам предстоит действовать. Для меня вопрос этот вполне конкретный. В самом ли деле то – теперь только прошлое? Не могло бы оно ожить в благоприятных условиях? Я думаю о том, что в самом деле сидит в нас. В каждом из нас, – добавил я с нажимом.
Она ответила не сразу. Подозрительно рассматривала меня. Словно боялась чего-то.
– И ты говоришь, что ты машина, – наконец заговорила она негромко. – На это тебе никто не ответит. Может быть, через следующие сто лет. Но, – она заколебалась, – будь со мной честным. Ты сказал это в связи с Устером. Почему?
Она делала что могла, чтобы справиться с голосом. Я мог себя поздравить. Сам себя загнал в угол.
Я не думал об Устере. Я ей так и сказал об этом. Иное дело, поверила ли она мне. Она, вроде бы, боялась, что я неожиданно обнаружил в себе этакую неприязнь к нему или же, быть может, зависть.
Только теперь у меня перед глазами появилось лицо Устера. Разумеется, и речи не могло быть о каких-либо неприязненных чувствах. Чепуха. Одно дело неприязнь, и другое дело – беспокойство. Или, хотя бы, любопытство.
Семь лет. Ровно столько, чтобы... хватит об этом. Пока. Достаточно страху я на нее нагнал.
Я поднялся.
– Все Устер, да Устер, – буркнул я. – Словно в песенке. Мне пора.
Я подошел к ней. Она встала, потягиваясь, и протянула мне руку. На мгновение задержала пальцами мою ладонь, словно прося о чем-то.
– Передать ему что-нибудь? – спросил я, уже в открытых дверях.
Она помотала головой.
– Ал... – она замолчала.
Я ждал.
– Если сможешь... – донесся до меня ее шепот, – будь ему и дальше другом.
Я усмехнулся.
– Ты мне как-то рассказала об одном древнем то ли бунтовщике, то ли повстанце... дала мне такую книженцию...
– Спартак?
– Именно. Я вычитал там мудрую фразу. Там был один герой, один из рабов, предназначенных специально для войны. Не помню, как они назывались.
– Гладиаторы...
– Вот-вот. И он однажды заявил другому, такому же, как он сам: «гладиатор, не ищи среди гладиаторов себе друзей...»
