Джон Кессел - Это все правда
— Хочу, чтобы ты положил конец этой канители с Уэллсом. Должно быть, ссора с Роузтраш несколько выбила меня из колеи.
Поэтому я и не был в курсе того, о чем знал весь город: очередная попытка заарканить Орсона Уэллса с треском провалилась. Четыре раза охотники за талантами отправлялись в прошлое вербовать очередную ипостась Уэллса, и четыре раза все закончилось провалом.
«Нет», — отказался сорокадвухлетний Уэллс, несмотря на изгнание со студии «Юниверсал» после «Печати зла».
Очередная попытка была сделана в 1972-м, когда Полин Кел напрочь уничтожила его репутацию. «Нет», — заявил он.
«Метро» пошло даже на то, чтобы отправить Дарлу Рашнамурти с заданием соблазнить его в тридцать восьмом, когда Уэллс был еще двадцатитрехлетним вундеркиндом. Между Дарлой и тогдашней версией Уэллса завязался неудержимый роман, но ее трофеями оказались всего лишь сексвидео, ставшее хитом в интернете, и несколько подробностей для книги мемуаров. Я все это знал, и Роузтраш знала, что я знаю, но, черт побери, какое это имеет значение? Мне необходима работа.
— Не могла бы ты послать мне немного наличных электронной почтой?
— Сколько?
Я мысленно приплюсовал ко всем расходам Мойру.
— Э… как насчет десяти тысяч?
— Получишь через час. Надеюсь, к этому времени ты будешь в моем офисе. Так?
— Непременно.
Неделю спустя выбритый, причесанный, отполированный до блеска и проинструктированный я стоял в центре станции путешествий во времени. Поставил сумку, в которой хранились одежда по моде сорок второго года и портативная машина времени, и кивнул Норму Пейджу в кабине управления. За лакированным поручнем станции стояла Вэннис.
— Надеюсь, на этот раз никаких провалов, Дет?
— Когда это я тебя подводил?
— О, я могу предъявить длинный список…
— Десять секунд, — объявил Норм из кабины.
Вэннис наставила на меня указательный палец, как пистолет, опустила вниз большой палец и произнесла уголком рта, довольно сносно изображая мужской голос:
— Роузбад — живой или мертвый. И мир исчез.
От заурядного охотника меня отличает то качество, что я способен не только составлять планы, но и импровизировать. В первую очередь, планирование. Ты должен знать свою цель. Просишь человека отказаться от прежнего существования, а ведь это никому не дается легко. Поэтому следует приближаться к нему в наихудшие моменты его жизни, но тогда, когда его талант еще не успел истощиться.
Сейчас ситуация была для меня наиболее благоприятной. Я вышел на корму и закурил очередную сигарету. Табак — еще одна утраченная роскошь двадцатого века. Сквозь легкий никотиновый морок я прислушивался, как в салоне Уэллс орет на Харан и продолжает доламывать несчастный проектор. Слышал, как она послала его ко всем чертям. Луна поднялась еще выше, и поверхность воды рябила длинными низкими волнами, мягко ударявшими о борт по мере того, как мы продвигались на юг. Позади, за белой пенной струей, отражались огни Сан-Педро.
Через несколько минут на палубу вышел Уэллс, волоча за собой яуф с фильмом, который и водрузил на стол. Потом сел и уставился на него. Поднял бутылку с бренди, налил стакан, залпом осушил и налил другой. Если он и заметил меня, то не подал виду.
— Все могло пройти лучше, — мягко заметил я минуту спустя. Уэллс вскинул голову. Лицо было мрачным: на секунду он стал удивительно похож на Гарри Лайма в «Третьем человеке».
— Мне нечего вам сказать.
— Зато мне есть что сказать вам, Орсон, — возразил я, шагнув к столу.
— Проваливайте! Не позволю, чтобы лакеи Видора читали мне наставления.
— Я не работаю на мистера Видора. И вообще ни на кого из ваших знакомых. Я здесь, чтобы потолковать с вами.
Уэллс отставил стакан.
— Я вас знаю?
— Меня зовут Детлев Грубер.
— Будь я на вашем месте, поспешил бы сменить имя, — презрительно фыркнул он.
— Я так и поступаю. Довольно часто.
На этот раз он действительно взглянул на меня: впервые с того момента, как поднялся на борт.
— Ну, так излагайте ваше дело и оставьте меня в покое.
— Сначала позвольте кое-что вам показать.
Я вынул из кармана бандану и расстелил на столе между нами. Дернул за концы, отчего она стала жесткой и негнущейся, нажал на скрытые кнопки, чтобы ее включить. Бело-голубой рисунок ткани исчез, и вместо него засветился экран.
Уэллс явно заинтересовался.
— Что это?
— Демонстрация.
Я нажал кнопку «play», экран потемнел, и на нем появились слова: МЕРКЬЮРИ ПРОДАКШН ФИЛЬМ ОРСОНА УЭЛЛСА
Вслед за этим выплыло название: ГРАЖДАНИН КЕЙН
Откуда-то возникла и нарастала зловещая мелодия. Титры растаяли… ночь… металлическая цепь-ограда и табличка, гласившая: «Вход воспрещен».
— Какого черта… — начал Уэллс. Я остановил изображение.
Уэллс поднял бандану, тряхнул жесткий, как кусок клееного картона, экран, перевернул, посмотрел на обратную сторону.
— Поразительно! Где вы это добыли?
— Вполне обычный предмет… для 2048 года. Уэллс отложил экран.
Сейчас, когда свет запрещающей вход таблички отражался на его лице, он казался совсем мальчиком. Ему было всего двадцать семь.
— Продолжайте, — велел он. — Люблю небылицы.
— Я захватил его с собой из будущего. Появился же я здесь только для того, чтобы встретиться с вами. Хочу просить вас отправиться со мной.
Уэллс уставился на меня. Потом рассмеялся низким, гулким смехом, вынул из кармана сигару и зажег.
— Чего… хочет… от меня… будущее? — выдыхал он между затяжками.
— Я представляю фирму развлечений. И от вас требуется одно: снимать фильмы. У нас технология, которой нет у вас, и ресурсы, о которых вы представления не имеете. Этот экран — самый банальный пример. Думаете, что проекционная печать всего лишь ловкий трюк? Мы можем создавать целые ландшафты из ничего, превратить массовку из трех человек в армию — и все это за крохотную частичку того, что здесь стоит миллионы. Причем сделать это лучше. Кинотехнология будущего — лучший игрушечный поезд, который когда-либо получил любой мальчишка.
Но ближе к делу, Орсон: можно сколько угодно дурачить окружающих, всех, кроме меня. Мне известна каждая ошибка, которую вы совершили с тех пор, как появились в Голливуде. Я знаю каждого человека, которого вы от себя оттолкнули. Враждебность Кернера — только вершина айсберга.
— Не стану с вами спорить. Но мои возможности еще не исчерпаны. Я не готов умчаться с вами, подобно Баку Роджерсу. Дайте мне пару лет… возвращайтесь в пятидесятом, и мы посмотрим.
— Вы забываете: то, что для вас будущее, для меня — история. Я знаю вас всю свою жизнь, знаю, что случится с вами, начиная с этой минуты и до того момента, в восемьдесят пятом, когда вы умрете от сердечного приступа, совершенно один, в убогом лос-анджелесском домишке.
