Ольга Онойко - Дикая раса
— Ну ладно, — мрачно сказал Джек. — Привет, в общем.
Некрасивая. Словно девочка-подросток, которая начала увядать, не успев вырасти. Не то что Венди, рыжая-как-с-обложки, с ногами, с губами, нахальная стерва…
— Ладно, — сказала медичка. — Ты-то как? Мазь есть еще?
— Кончилась.
— Давай я сама сделаю, — предложила она.
Лэнгсон без лишних слов стащил рубашку и плюхнулся спиной прямо на целлофан.
— Я бы простыню постелила, — упрекнула Айфиджениа.
— Плевать, — буркнул Джек.
На груди и животе раны были длиннее и глубже. И казались свежее. Тяжело заживали.
Так и виделось: он сумел уклонился от удара в лицо, выгнулся назад, и когти соскользнули, разрывая кожу, — а рассчитывал бивший снять все мягкие ткани и выдрать глаза. Но второй удар, сильней и точнее, пришелся по напряженным мышцам торса.
Почему Лэнгсон оказался без защитного костюма, он не рассказывал. Зато рассказывал, почему его съездили когтями. Один из ритуальных ножей рритского воина в это время торчал в стене за джековой спиной, а второй — в джековом же бедре.
Второму ножу, аккуратно обточив рассчитанную на когтеносные пальцы рукоятку, Джек определил быть при себе вместо мачете.
Айфиджениа склонилась над широкой грудью. Природа скроила Джека не очень-то ладно, зато сшила накрепко, и грубой физической силы ему было не занимать… От Лэнгсона пахло. Он вымылся, прежде чем идти сюда, сероватые блондинистые волосы не успели высохнуть после душа, и подворотничок на отброшенной куртке блистал снежно, но от кожи пахло солдатом. Это держится долго. Можно отмываться часами, можно одеть штатское и сбрызнуться парфюмом, и все равно даже за неделю жизни в собственном доме рядом с чистоплотной женщиной запах не выветрится.
Джек расслабился. У Айфиджении были легкие руки, дергающую боль сменял медицинский колкий холодок, а от самой медички шло тепло. Лакки чувствовал себя ручным волком, которому чешут брюхо, а он валяется лапами кверху и разве что не поскуливает от кайфа. Это было здорово — и кайф, и волчье самосознание тоже.
— А я слышала, — между делом проговорила Айфиджениа, колдуя над ним, — что в таких случаях клыки выдирают и на шее носят…
— Это от слабости, — совершенно другим голосом ответил Джек. Отрешенные глаза ясно поблескивали. — Они так боятся ррит, что прячутся от этого страха в презрение. Вроде как это не они на нас охотятся, это мы на них охотимся. А я не боюсь. Я — равный.
Медичка ловко и бесцеремонно расстегнула на нем штаны и стянула ниже. Шрамы доходили до паха, и там-то выглядели хуже всего.
— Ёпть, женщина, предупреждать надо! — неожиданно сконфузился Лэнгсон.
— А ты неужто стеснительный?
— Я подтаял, — обиделся Джек. — И у меня интеллектуальная фаза.
— Я заметила, — сообщила Айфиджениа, — мне нравится.
Лэнгсон вздохнул.
— Всем нравится яйцеголовый, никто не ценит Лакки… — пробормотал он, застегиваясь и поднимаясь с койки. Сморщился, когда целлофан отлипал со спины. — А ведь если б не Лакки, всем яйцеголовым давно настал бы пинцет…
— Ты только личностью не расщепляйся. Этого не хватало.
— Не буду. Раз не велишь.
Женщина улыбнулась, принимая шутку.
Джек посидел напротив, глядя в пол, и вдруг сполз с койки, устроившись у медичкиных ног.
— Айфиджениа, — задумчиво проговорил он. — Дочь Агамемнона и Клитемнестры, принесенная в жертву Артемиде для того, чтобы поход греков на Трою осенила удача.
Она тихо засмеялась.
— Джек, зачем ты помнишь столько ненужных вещей?
— Не знаю, — Счастливчик пожал плечами. — Я не нарочно. Мозги так устроены.
— Это просто мода, — с сожалением объяснила медичка. — Мода на имена. Она проходит волнами. То девочек зовут Мэри и Сюзи, то Глэдис и Дейдра, а то вдруг Эланор и Арвен. Вот только мода на одежду меняется каждый сезон, а людям с именами жить всю жизнь.
Лэнгсон скривился.
— Мне еще повезло, — весело сказала Айфиджениа. — У меня родители греки. И греческое имя. Если б меня звали, скажем, Алатириэль — не знаю, как бы я жила. Я же просила, не надо меня называть полным именем. Я Ифе. Или майор Никас, если уж хочешь официально.
— Не хочу официально, — откровенно сообщил Джек.
Ифе смотрела на него сверху вниз. Так хорошо, по-доброму, что хотелось положить ей голову на колени, и чтобы гладила. «Эх ты, Птица», — думал Джек. Он хотел знать, отчего у нее покраснели глаза. Плакала? Мучилась над полутрупом в углу, пробуя гитару? Лэнгсона злило, что Птица тратит себя по мелочи. Лучше бы мелкий эвакуант сдох. Лакки в свое время был в его положении и на самом деле желал парню добра.
Во вселенной ррит не существовало мирного населения, нонкомбатантов, дипломатической неприкосновенности, Красного Креста, перемирий, пленных, оставшихся живыми после допроса, обмена ими, завершения войны чем-то помимо тотального физического уничтожения противника. Многого другого тоже. К примеру, категории «женщины, дети и старики» в человеческом понимании. Ррит не знали дряхлости, не щадили собственный молодняк, а самки их были крупнее и сильнее самцов. Иное устройство чужой расы их смешило. Казалось глупым и неудобным. И не становилось поводом для послаблений.
Они могли оставить мальчишку в живых нарочно. Чтобы боялся, нес страх как заразу. Люди боялись все меньше и меньше, и, судя по действиям противника, сейчас ррит хотели исправить именно это. Иначе зачем был нужен дикий прорыв, который заведомо не мог окончиться занятием постоянных позиций? Стратеги объяснить не могли; объясняли ксенологи.
Уже второй. В прошлый раз они дошли до самой Земли. До третьей линии обороны.
В этот — их не подпустили даже к «области сердца».
Прогресс налицо.
— Вот только жалко, планшет умер, — сказала Ифе.
Джек встряхнулся, выцепленный из размышлений. Он успел чуть ли не задремать. «Подтаял», — раздраженно подумал он.
— То есть — умер?
— Волнами идет. Ничего не видно. Придется на браслетнике теперь все делать. Но планшет, он же одноразовый, его не починишь.
— Не бывает ничего одноразового, — авторитетно заявил Лакки. — Давай сюда. Даже презерватив можно употребить вторично…
— Джек! Я тебя прошу.
— Что?
— Здесь же ребенок!
— Ребенок спит, — отрезал Счастливчик. — А даже если и нет — не маленький уже.
— Джек. Ему плохо.
— А кому хорошо? — безобидно проворчал Лакки, вытягивая у нее из рук планшет. — Мне? Тебе? У тебя вон глаза красные.
— Так сильно заметно? — погрустнела медичка.
— Н-ну… так. Скальпель дай, — сказал Лэнгсон.
