Марина Ясинская - Настоящая фантастика – 2014 (сборник)
Сад вспоминать приятно. Там росли какие-то особые клены, которые меняли окраску в самом начале осени. Я сидела, греясь на солнышке, запрокинув голову, смотрела вверх, где темно-красные кроны кленов цвели, словно розы, в обрамлении зелени других деревьев, и думала, что, если меня уже выпускают в сад, значит, мне доверяют хоть чуточку. И это тоже было приятно. Над коленями у меня парил открытый детский журнал из больничной библиотеки, головоломки в котором должны были отвлекать меня от осознания всей полноты моего падения, но я в него не смотрела. Листья и небо были гораздо интереснее.
Рядом сидел Алекс – мой доктор, в которого я была тайно и безнадежно влюблена. Сумасшедший красавец: рослый, статный, с кожей цвета кофе, проникновенными черными глазами, длинными тонкими пальцами, которыми хотелось любоваться, как цветами в саду. Он осторожно допытывался, почему я все еще не хочу видеть маму. Я сказала:
– Она любит задавать вопросы. А я не люблю отвечать.
– Туше.
– Что?
– Я понял намек.
– Нет… просто… – И я решилась: – Меня будут судить?
– Судить? Почему?
– Я же совершила преступление. Ну… почти совершила.
Он улыбнулся:
– Почти не считается.
– Если бы вы тогда не успели…
– Хелина, если бы за это судили, тюрьмы были бы переполнены маленькими детьми. А такое никому не понравится. И потом: это была ошибка твоей матери, а не твоя. Она должна была сразу показать тебя психиатру, нельзя было оставлять все только на школьного психолога – там немного другие задачи и другое образование. Однако твою мать тоже нельзя винить, она была просто ошарашена свалившимся на нее горем и сама нуждалась в помощи… Постарайся никого не винить. Такие вещи просто бывают, но мы можем с ними бороться.
– Правда? Но мама мне говорила…
– Конечно, мы все говорим своим детям, будто бы верим, что такого с ними не случится никогда, но все же случается. Не очень часто, но и не редко. Это бывает, когда дети попадают в безвыходное положение. И… когда они талантливы.
Я закрыла глаза. Под веками плавали цветные круги. От Алекса вкусно пахло пенкой для бритья. Такая же была у моего отца, но теперь я уже могла об этом думать, не затаивая дыхание.
– А ты талантлива, Хелина, я хочу, чтобы ты это помнила. И я верю, что, если бы врачи почему-то не смогли приехать, тебе удалось бы справиться самой. Во всяком случае, ты продержалась до их приезда. Так что я хочу, чтобы ты доверяла себе и не боялась, что можешь снова сорваться. Нет ничего плохого в том, чтобы любить кого-то и тосковать по нему. И нет ничего плохого в том, чтобы иметь богатое воображение. Хотя одно плюс другое дает гремучую смесь, но у тебя есть воля, которая поможет не наделать глупостей. Ведь изменять мир можно не только Желанием, ты ведь это понимаешь. И я очень хочу, чтобы ты не душила себя упреками, а выросла и меняла мир так, как это делают взрослые: своими руками, своим трудом и талантом. Понимаешь?
Я вышла из клиники через месяц – совершенно здоровая и счастливая, влюбленная в доктора Алекса и в медицину. Это была третья фаза срыва – гиперкомпенсация. Я была полна решимости посвятить жизнь борьбе с «вещами, которые просто бывают». Правда, я опасалась, что сама история моего срыва закроет передо мной двери в медицинский институт. Примерно через полгода я набралась храбрости и на очередной встрече спросила доктора Алекса, есть ли у меня шансы поступить.
Он рассмеялся.
– Если бы мы закрывали двери перед всеми, с кем случилось то же, что и с тобой, наши аудитории быстро опустели бы. Хорошо, что ты знаешь, с чем тебе придется столкнуться. Раз ты сама прошла через это и поняла, как важна помощь в такие минуты, тебе легче будет помогать другим. Заходи ко мне через десять лет, Хелина, и если ты останешься такой же серьезной и ответственной маленькой философкой, я с удовольствием дам тебе рекомендацию.
– Через десять лет? – ахнула я.
Доктор Алекс снова засмеялся.
– Разумеется, нет. Заходи через месяц, как обозначено в твоем расписании. Но о медицине поговорим лет через десять, не раньше. Дети должны радоваться жизни – это, надеюсь, ты уже уяснила? А то позднее ты не сможешь научить радоваться других.
Что касается дяди, то больше я его не видела, и моя мать ни разу о нем не упоминала. Наверное, это тоже было проявлением гиперкомпенсации.
Глава 2
День, когда все началось
Не было такого. Лева позвонил ночью, в первый раз, кажется, где-то между тремя и четырьмя. А день перед этим был самый обычный.
1
«В те времена, в стране зубных врачей, чьи дочери выписывают вещи из Лондона, чьи стиснутые клещи вздымают вверх на знамени, ничей Зуб мудрости, я, прячущий во рту развалины почище Парфенона, шпион, лазутчик, пятая колонна гнилой цивилизации…»
Дальше я не помнила, но эти строчки плотно засели в мозгу, а потому, дойдя до «гнилой цивилизации», неизменно начинала читать заклинание сначала. Ладно, все лучше, чем какая-нибудь пошлая любовная песенка. Мама любит включать музыку на личнике, когда раскладывает пасьянсы, и звук неизменно находит микроскопические щели между досками ее пола, моего потолка и проскальзывает мне в ухо, как яд в шекспировской пьесе. Ух, сильна я сегодня на цитаты и аллюзии!
«Мы с тобой, как два крыла,
Нас с тобой любовь свела!
И под темною луной,
Там мы встретимся с тобой!»
Ну вот, накаркала…
Но стихи про зубных врачей все же без труда одерживали верх над крылатым бредом, потому что передо мной был распахнутый рот Марии, и зубы ее напоминали даже не Парфенон, а, скорее, Стоунхендж. Или последних бойцов разгромленной армии, обреченно поднимающихся из окопов в безнадежную атаку. Или облаченных в траур вдов на кладбище. Словом, что-то печальное и зловещее. При этом пахло изо рта именно так, как и должно пахнуть изо рта с гнилыми зубами, а поэтому я то и дело сбрызгивала рот дезинфицирующей жидкостью, стараясь не глядеть в кроткие и печальные, утонувшие в сети морщин глаза пациентки.
Все свои шестьдесят с хвостиком лет Мария очень не любила ходить к врачу, особенно к зубному. Она и сегодня не пришла бы, но, видно, здорово допекло. Все предыдущие зубы Мария удаляла у себя самостоятельно, старым способом, с помощью двери – мне бы ее самообладание, я, наверное, далеко бы пошла. Но сегодня разболелся зуб мудрости, и до него Марии было просто не добраться. Зуб явно выбухал над общим рядом (правда, о «ряде» говорить не приходилось, но так и так десну здорово раздуло – периодонтит, тут и к бабке не ходи).
– Ладно, – сказала я, складывая инструменты. – К сожалению, сохранить зуб не удастся, придется рвать.
