Софус Михаэлис - Небесный корабль
У его изголовья не было дощечки с черной таблицей температуры, и он тщетно искал взглядом стола, шнурка или кнопки звонка. И все-таки он, без сомнения, был окружен заботливым уходом. Он покоился свободно и легко, не ощущая тяжести своего тела, закутанный, как младенец в колыбели. Он жил, он дышал. Он ощущал спокойные дыхательные движения своих легких — они не были съедены, разрушены ядовитым газом.
Он не слыхал звука открывающейся двери, но перед ним вдруг очутился человек. Наглухо застегнутый, безбородый, в одежде, с виду походной, только без обычного обилия карманов и — как сразу заметил Эрколэ — без полосатых нашивок на левой стороне груди.
Человек безмолвно приложил палец к губам в знак молчания, затем удалил из ноздрей пациента две ватные пробки, присутствие и смысл которых тот сообразил только теперь, когда воздух двумя леденящими струями хлынул ему в нос. Новые пробки из ваты вновь отуманили его своим сладковатым наркозом; веки его разом захлопнулись, как крышки вентилятора.
Когда он снова открыл глаза, над ним стоял, улыбаясь, тот же человек.
— Ну, как? Все еще раздражает? — спросил он каким-то особенным звонким и мелодичным, как бой часов, голосом и снова переменил вату. Эрколэ Сабенэ мог ответить только взглядом и движением уголка губ.
Он долго лежал, с величайшей осторожностью втягивая в себя воздух. Его спаситель стоял перед ним, скрестив на груди руки. Одежда его была, по-видимому, такого же темно-фиолетового цвета, как и все кругом. Эрколэ Сабенэ с удовольствием разглядывал его. Он стоял, слегка склонив свою красивую молодую голову на бок и устремив сердечный открытый взгляд свой искоса вверх. Лоб был как-то странно низок, и темные волосы подымались над ним крутыми завитками, напоминая лепестки кудрявых хризантем. Лицо светилось необычайно свежей и юной, почти мальчишеской энергией. Эрколэ Сабенэ вдруг вспомнился такой же наклон головы и взгляд — слегка вбок и кверху. Александр Македонский, как его изображают бюсты древности!
— Молчите! — кивнула голова. — И лежите смирно. Я знаю, о чем вам хочется спросить. И могу ответить почти на все. Хотя вы мне вряд ли поверите. «Где вы и как сюда попали?» На это я могу ответить сразу. Мы только-что отделились от земли и шли еще всего в нескольких стах футах над нею. Прожектор нащупал как-раз то место, где вы стояли. Я видел, как вы упали, окутанный белым облаком. Наш последний якорь еще волочился по земле и случайно зацепился за вашу разбитую противогазовую маску. Вы повисли на крючке, и мы подняли вас кверху. Вы были насквозь пропитаны газом, как губка; нам стало жаль сбросить вас вниз, хотя вы и не подавали никаких признаков жизни. Пришлось часами накачивать вас кислородом, пока вы стали понемногу отходить. Но теперь мы очистили ваши легкие. Вы дышите, вы живы, вы снова пришли в себя, не так ли?
Эрколэ мигнул утвердительно, вкладывая всю свою душу во взгляд. И губы его дрогнули от массы просившихся с языка вопросов.
Спаситель его улыбнулся понимающей улыбкой.
— Да, все это успеется. Погодите! Я сам сгораю от любопытства. Мне надо идти наблюдать… До свидания!
Внезапно он исчез. Эрколэ Сабенэ не слышал звука затворяемой двери.
IV
Астрономический кинематограф
Минуты или столетия протекли до появления следующего посетителя: широкоплечего великана, с головой Геркулеса, с бородой полумесяцем и с маленькими, но словно мечущими красные искры глазами?
Он смотрел на Эрколэ Сабенэ, как на муху, собираясь поймать ее правой рукой.
— Коротко и ясно, — заговорил он, будто щелкая на пишущей машинке, — меня прислал капитан. Я — доктор Крафт, Александр Крафт. Что вы еще хотите знать? Нам некогда.
Эрколэ Сабенэ раскрыл было рот, но великан предвосхитил его вопрос.
— Где вы находитесь? Долготы и широты для нас уже не существует. Да вы и не астроном? А мне, черт побери, некогда читать вам популярно-научные лекции. Потерпите и сами увидите.
С этими словами великан повернулся к нему спиной. Эрколэ видел, как он нетерпеливо похлопал ручищами.
— Достаточно вы окрепли, чтобы одеться? — спросил он, снова оборачиваясь к Эрколэ.
— Да. Я думаю достаточно, — ответил Эрколэ, удивляясь легкости, с какой слова слетают у него с языка.
— Так вставайте и пойдем смотреть! — сказал великан. — Вот тут для вас пара новых брюк. А то вы ходили, выражаясь изящным слогом, по пояс в навозе.
Эрколэ Сабенэ опять остался один. И долго еще лежал, не решаясь сделать усилие, чтобы приподняться с ложа. Когда же, наконец, решился на это, то ему показалось, что тело его легче перышка… Разве он потерял весь свой вес? Только спустив с ложа ноги, он почувствовал в ступнях какую-то странную сосущую тяжесть. Сунув их в мягкие войлочные туфли, попавшиеся ему под ноги, он попытался утвердиться в стоячем положении. Голова, туловище и руки ничего больше не весили. Он Поднимал руки, как пушинки. Зато ноги словно присасывались к полу. Стоило однако приподнять подошву, как вся нога становилась легкой, но отрывалась подошва от полу с некоторым трудом, как стальная пластинка от магнита.
Эрколэ Сабенэ попробовал сосредоточиться, но его мозг не работал. Машинально натянул он на себя форменную куртку и тут вспомнил, что это у него самая лучшая: все другие изорвались. Он стоял и рассеянно смотрел на полосатые нашивки на левой стороне груди. Все цвета показались ему другими, словно полинявшими. Пальцы автоматически ощупали привычный карман и нашли там в папиросы и восковые спички. Закурив, как лунатик, он обратил внимание на то, что горящий пепел был не красного, а серебристо-серого цвета.
Кто-то выбил у него из рук папиросу и вывел его из забытья. Голова Александра оказалась рядом с ним.
— Бросьте эту глупую привычку! Если у вае есть потребность в возбуждающих средствах, то у нас найдутся получше. Идем.
Эрколэ Сабенэ почувствовал, как его потянула за собой удивительно теплая и сухая рука. И никогда еще он не двигался так легко и быстро. Ни дверей, ни стен, ни лестниц он не замечал, между тем все время переходил из одного помещения в другое. То вверх, то вниз. Помещения плыли мимо него в этом полусвете, как-будто он скользил в лабиринте кулис, постоянно менявших свою окраску.
Из фиолетового освещения он совершил долгий переход в зеленоватом сиянии, словно шел по пиниевому лесу в яркий день. Затем поднялся кверху сквозь прохладный, бархатисто-коричневый полумрак, искрившийся, как радужная оболочка карих глаз.
Подъем был без ступеней, но высокий, хотя и не трудный. Эрколэ все время ступал, как по войлоку, а ноги присасывало.
