Илья Стальнов - Палачи из телевизора
– Какой отдых, – лениво потянулся Лаврушин в шезлонге на берегу Средиземного моря. – Какие возможности для индустрии развлечений.
– Неплохо, – Степан огляделся на нежащихся в лучах солнца людей, на белокаменный прекрасный город на другой стороне залива, поднял с песка ракушку и швырнул ее в море.
Ласкающий взор пейзаж исчез, будто и не было вовсе. Путешественники оказались в темном, пыльном углу. Сердце у Лаврушина куда-то ухнуло в предчувствии больших неприятностей.
– Пропала Рассея, – услышал он.
* * *Угол был завален старыми сапогами, корзинами, одеждой. Тут же стоял высокий (рукой до верхушки не дотянешься) шкаф.
Просторная комната имела сводчатые окна В них уныло глядел узкий лунный серп. Здесь было пыльно В центре стоял большой стол с горящими свечами На столе возвышалась здоровенная бутылка с мутной жидкостью, стояли тарелки с солеными огурцами, картошкой. За столом сидело четверо Человек в строгом сюртуке уронил лицо в свою тарелку с объедками и посапывал громко и омерзительно. Здоровенный мужчина в военной форме с аксельбантами, погонами штабс-капитана, зажав в руке стакан, зло глядел перед собой, его лицо держиморды, напрочь лишенное интеллекта, было угрюмым. Третий за столом был подпоручик с красивым, но порочным лицом. Он обнимал распутную толстую тетку и истошным противным голосом орал:
– Пропала Рассея! Продали ее жиды и большевики! Истоптали лаптями!
От избытка чувств он схватил со стола револьвер и выстрелил два раза в стену. Грохот был оглушительный. Пули рикошетировали с искрами.
– Успокойтесь, подпоручик, – обхватив голову рукой, прошептал капитан. – Не только вам тошно, что Родина в руках хама.
– Хама, – плаксиво и пьяно поддакнул подпоручик «Противные люди, – подумал Лаврушин. – Видимо, попали мы в революционный фильм шестидесятых».
– Ох, Николай Николаевич, – хихикнула дама, теснее прижавшись к порочному молодому офицеру. – Можно хоть сейчас о приятственном.
– Пшла вон, дура! – взвизгнул подпоручик, оттолкнул женщину от себя. Потом всхлипнул: – Землю отобрали. Капитал… Пропала Рассея!
– Не будьте барышней, подпоручик…
Докончить этот унылый разговор им не пришлось. Под ноги Лаврушину со шкафа тяжело шлепнулся откормленный черный кот.
– Кыш, – рефлекторно крикнул изобретатель. Держиморда вздрогнул. Пьяный поручик крикнул противно и тонко:
– Кто там?
Капитан взял револьвер, свечу, направился в сторону шкафа. Путешественники вжались в угол – ни живы ни мертвы.
– О, лазутчики, – капитан улыбнулся, как змея перед завтраком. – Покажитесь на свет, господа большевички.
– Влипли, – вздохнул Степан. Где-то в словах капитана была истина. Полгода назад Степана приняли кандидатом в члены КПСС.
Первопроходцы пси-измерений вышли на свет божий. Они прошли в центр комнаты, подталкиваемые в спину. Держиморда-офицер критически оглядел их и впился глазами в потертые фирменные новые джинсы Степана – их специально протирают на заводе, чтобы они выглядели более обтрепанными.
– Оборванцы, – констатировал капитан, – В обносках ходят, а все туда же – великой державой управлять.
– Быдло К стенке их! – подпоручик взял револьвер и направился к нежданным гостям.
Капитан-держиморда улыбнулся и учтиво, как полагается выпускнику пажеского корпуса юнкерского училища – или откуда он там, произнес:
– Закончилась ваша жизнь, господа. Закончилась бесславно и глупо. Впрочем, как все на этом свете.
– Зак-кончилась, – икнул подпоручик и поднял револьвер, – Не здесь, Николай Николаевич, – с укоризной сказал капитан. – Выведем во двор, и…
Он подтолкнул Степана стволом к дверям.
У выхода из комнаты Лаврушин наконец осознал, что пускать в расход их собираются на полном серьезе. Мир этот, может, и был воображаемым, только вот пули в револьверах были настоящими. Поэтому он обернулся и воскликнул:
– Товарищи, – запнулся. – То есть господа. Что же вы делаете? Мы тут случаем.
– Николай Николаевич, нас уже зачислили в товарищи. Как…
Договорить капитан не успел. Степан отбил револьвер и врезал ему в челюсть, вложив в удар все свои девяносто килограммов. Капитан пролетел два шага, наткнулся за подпоручика, еле стоявшего на ногах от спиртного, они оба упали.
– Бежим! – Степан дернул друга за руку. Они сломя голову ринулись вниз по лестнице. Выскочили из парадной на темную, без единого фонаря, освещенную лишь жалким серпом луны улицу.
Вдоль нее шли одно-двух этажные дома с темными окнами. Только в немногих были стекла. И в двух-трех тлели слабые огоньки. Черное небо на горизонте озарялось всполохами огней. Приглушенно звучали далекие орудия. Было прохладно – на дворе ранняя весна или поздняя осень.
Бежать по брусчатке было неудобно. Но страх гнал вперед получше перспективы олимпийской медали. Друзья нырнули в узкий, безжизненный, немощенный переулок.
– Стой! – послышался сзади крик,
В паре десятков метров возникли фигуры в шинелях. В руках они держали чтото длинное, в чем можно было в темноте с определенными усилиями распознать трехлинейки с примкнутыми штыками.
– Стой, тудыть твою так!
Грянул выстрел. Вжик – Лаврушин понял, что это у его уха просвистела пуля. Вторая порвала рукав зеленой тужурки и поцарапала кожу.
Фигуры в шинелях перекрыли переулок впереди.
– Назад, – прикрикнул Степан.
И тут они с ужасом увидели, как еще одна фигура с винтовкой появилась с другого конца переулка. Беглецов взяли в клещи. Они попались какому-то ночному патрулю.
– Сюда! – послышался тонкий детский голос.
Лаврушин рванул на него и увидел, что в заборе не хватает нескольких штакетин.
Друзья ринулись через пролом, пробежали через дворик, полный поленьев, перемахнули еще через один забор. Потом оставили позади себя колодец – Лаврушин по привычке заправского растяпы наткнулся на ведро – шум был страшный.
Вскоре они выбежали на другую улочку, Лаврушин рассмотрел фигуру их спасителя – это был мальчонка лет десяти.
Через развалины кирпичного дома, скорее всего, развороченного при артобстреле, все трое пробрались в какой-то двор. Лаврушин перевел дух. Кажется, от погони они ушли.
– Я спрячу вас, – сказал мальчишка. – За мной.
* * *Друзья сидели в тесной, освещенной керосиновой лампой комнатенке. Обстановка была бедная – грубый стол, скамьи, застеленная одеялами и подушками кровать, занавешенный тонкой ситцевой занавеской угол.
Встретила их хозяйка – дородная, приятная женщина. Она приняла их без звука, когда мальчишка сообщил, что эти люди от беляков бежали.
