Конни Уиллис - Последняя «виннебаго»
У Кэти нос тоже был обожжен солнцем. И намазан белым кремом, которым тогда пользовались лыжники. На ней были штормовка с капюшоном, джинсы и неуклюжие бело-розовые башмаки-луноходы, в которых невозможно было бежать; но все-таки она добралась до Аберфана раньше меня. Я обежал ее и опустился возле него на колени.
«Я сбила его, – проговорила она растерянно. – Я сбила собаку».
«Залезайте в свой джип, черт побери! – рявкнул я на нее, стащил с себя свитер и попытался завернуть в него Аберфана. – Надо скорее отвезти его к ветеринару».
«Он умер?» – Лицо Кэти стало белее крема на носу.
«Нет! – крикнул я. – Нет, он не умер».
Внизу мать туристского семейства повернулась и, заслонив глаза рукой, посмотрела вверх, в сторону зоопарка. Она увидела фотоаппарат, опустила руку и заулыбалась неестественно, показывая все зубы. Хуже всего выглядят на фото люди, привыкшие бывать на публике, но и те, кто снимается случайно, как-то закрываются, и дело не только в фальшивой улыбке. Можно подумать, что в старом суеверии, будто фотография похищает душу, есть доля истины.
Я сделал вид, что фотографирую туристку, затем опустил камеру. Директор зоопарка установил перед воротами ряд знаков, вроде надгробий, для тех видов животных, которым угрожало исчезновение. Надписи на них были покрыты прозрачной пластмассой, хотя толку от этого было немного. Я стер пыль с ближайшего знака. Там стояло «Canis latrans. Койот. Североамериканская дикая собака. Почти не встречается, так как подвергалась массовому отравлению фермерами, видевшими в ней опасность для коров и овец». Рядом с названием зверя стояли две зеленые звездочки, а пониже был снимок сидящего койота со свалявшейся шерстью и пояснение к звездочкам. Синие обозначали, что вид в опасности, желтые – что опасность угрожает местообитанию вида, красные – что вид уже не встречается.
После смерти Майши я приезжал сюда фотографировать собаку динго, койотов и волков, но в то время уже началось перемещение зоопарка и мне не удалось сделать никаких фотографий, да и пользы от снимков, пожалуй, не было. На цветной фотографии койота, приклеенной к знаку, краски сильно выцвели, сам зверь стал зеленовато-желтым, а его желтые глаза почти белыми, однако вид у него был самоуверенный и бодрый, совсем как у Джейка Эмблера, приготовившегося сниматься.
Туристы собрались уезжать. Мать загоняла детей в машину. Мистер Эмблер, покачивая лысой головой, провожал отца. Тот еще поговорил, опираясь на дверцу, потом залез внутрь и уехал. Я сошел вниз.
По лицу мистера Эмблера нельзя было сказать, что он раздосадован тем, что туристы задержались всего на десять минут и, насколько я мог заметить, ничего ему не заплатили. Он подвел меня к своей Винни и показал ряд наклеек на боку под цветной полосой.
– Вот в каких штатах мы побывали. – Он указал на ближайшую из цветных картинок с символами штатов. – Во всех штатах, да еще в Канаде и в Мексике. Самый последний штат, куда мы ездили, – Невада.
Отсюда легко было разглядеть, что он замазал первоначальное название машины, а поверх провел красную полоску. Краска была тусклой, неподлинной. Название «вездеход» было прикрыто деревянной пластинкой с выжженными словами «Путешествующие Эмблеры».
Старик показал большую стопку переводных картинок, наколотых на проволоку в коробочке с надписью «Повезло мне в Цезаревом дворце, в городе Вегас» и изображением обнаженной танцорки.
– Мы только в Неваде не могли найти картинки. Их теперь уже, кажется, не выпускают. И знаете, еще что не удается разыскать? Покрышки для руля. Знаете, есть такие штуки? Чтобы не горячо было рукам, когда рулевое колесо очень нагреется.
– Вы все время один ведете машину? – спросил я.
Он помедлил с ответом, и я подумал, что либо у него, либо у жены, наверное, нет прав. Надо будет проверить их досье.
– Миссис Эмблер иногда сменяет меня, но большей частью я сижу за рулем. Миссис Эмблер читает карту. На нынешних картах, черт их побери, из десяти раз пять не поймешь, какая дорога указана. Эти карты совсем не похожи на прежние.
Мы еще немного поговорили о вещах, которых теперь нигде не найти, и о том, как вообще все становится скверно, а затем я сказал, что хочу побеседовать с миссис Эмблер, вытащил из своей машины видеокамеру и айзенштадт и вошел внутрь «виннебаго».
Жена старика так и не выпустила из рук посудное полотенце, хотя в маленькой кабине машины для отдыха не могло поместиться много посуды. Там было еще теснее, чем я воображал, потолок такой низкий, что, мне пришлось наклониться, и комнатка такая узкая, что камеру мне пришлось тесно прижать к себе, чтобы не задеть объективом сиденье. Жарко там было, как в печке, хотя шел только десятый час утра.
Айзен я положил на кухонный столик, скрытым объективом кверху. Если эта штука может действовать везде, то должна сработать и здесь. Миссис Эмблер некуда отойти, так что она все время будет в пределах видимости. Мне тоже некуда было деваться, но – ты уж прости, Рамирез, – кое-что живой фотограф все-таки может сделать лучше запрограммированного прибора, например, не попадать на снимки.
– Вот наша кухня, – сказала миссис Эмблер, свертывая полотенце и засовывая его в пластмассовое кольцо под раковиной. Полотенце висело вышивкой кверху. Оказалось, там не петух изображен, а пудель в шляпке, с корзинкой в лапах. Внизу было вышито: «За покупками ходи в среду».
– Видите, у нас тут двойной слив с ручным насосом. Холодильник электрический, объем 4 кубических фута. А сзади место для обеда. Стол складывается и входит в заднюю стенку, когда мы опускаем кровать. А вот и наша ванная.
Она была не лучше мужа. Чтобы положить конец этой заученной болтовне, я прервал ее вопросом:
– Давно у вас эта машина? – Иногда удается заставить людей говорить не о том, о чем они собирались, и тогда, если повезет, у них может появиться естественное выражение лица.
– Девятнадцать лет, – отвечала она, подняв крышку химического унитаза. – Мы купили ее в 2011 году. Я-то покупать не хотела – мне было жалко продавать свой дом и пускаться бродяжничать, как какие-то хиппи, но Джейк так решил, а теперь я ни за что бы не отдала ее. Душ работает от сорокагаллонного бака, и вода подается под давлением. – Она сделала шаг назад, так что я смог оглядеть душевую кабинку, такую узенькую, что мыло там некуда было уронить. Я сделал несколько снимков видеокамерой, как полагалось.
– И вы тут все время живете? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос не выдал, насколько невозможным это представляется мне. Рамирез сказала, что они родом из Миннесоты. Я подумал, что, может, у них там есть дом, а ездят они только часть года.
