Майкл Крайтон - Штамм «Андромеда». Человек-компьютер
В соответствии с инструкцией Камроу вызвал своего непосредственного начальника майора Артура Мэнчика, и тут-то вся история приняла другой оборот. Ибо Мэнчик был вполне подготовлен и даже предрасположен к тому, чтобы иметь дело с кризисом самого большого масштаба.
Однако это еще не значит, что он сразу же распознал кризис как таковой.
С лица майора Мэнчика еще не стерлись следы сна; сидя на краешке стола Камроу, он слушал передачу из фургона в магнитофонной записи. Когда запись кончилась, он сказал:
— Чертовщина какая-то.
И прокрутил все сначала. Пока слушал, успел набить трубку, примять табак и прикурить.
Инженер Артур Мэнчик был немногословным человеком плотной комплекции; транзиторная гипертония грозила вот-вот прекратить его дальнейшее продвижение по армейской служебной лестнице. Много раз ему советовали согнать вес, да только он никак не мог собраться. Он даже подумывал, не бросить ли военную службу и не поступить ли куда-нибудь на частное предприятие, где никто не станет допытываться, какой у сотрудников вес и кровяное давление.
В Ванденберг Мэнчик прибыл из научно-исследовательского института ВВС «Райт Паттерсон» в Огайо. Там он возглавлял эксперименты по отработке методов приземления космических аппаратов — он ставил себе задачей найти оптимальную форму спускаемого аппарата, одинаково безопасную при спуске на сушу и на воду. Мэнчику удалось разработать три многообещающих варианта; его успех был отмечен повышением в должности и переводом в Ванденберг.
И здесь он оказался в ненавистной ему роли администратора. Люди ему наскучили, хитрости управления подчиненными и причуды их характеров не занимали его нисколько. Нередко ему хотелось вернуться к своим аэродинамическим трубам, в институт. Особенно в те ночи, когда его стаскивали с постели, чтобы срочно решить какой-нибудь идиотский вопрос.
Сегодня он был раздражен и взвинчен. И, как всегда, реагировал на подобное состояние по-своему; стал нарочито медлительным, ходил медленно, думал медленно, работал со скучной, обстоятельной неторопливостью. В том и был секрет его успеха. Когда все вокруг шалели от возбуждения, Мэнчик, казалось, терял последний интерес к происходящему, чуть ли не начинал дремать. Таким хитроумным способом он умудрялся сохранять ясность мысли и объективность суждений.
И теперь, слушая запись во второй раз, он только вздыхал да посасывал трубку.
— Насколько я понимаю, нарушение связи исключено?
Камроу кивнул.
— Мы у себя проверили все системы. Несущую частоту их рации мы принимаем и сейчас…
Он включил приемник, и комнату наполнило шипение помех.
— Знакомы вы с методом звукопросеивания? — спросил Камроу.
— Смутно, — ответил Мэнчик, подавляя зевоту. В действительности он сам разработал метод звукопросеивания года три назад. Этот метод позволяет при помощи счетно-решающего устройства отыскать иголку в стоге сена — машине задается соответствующая программа, и она вылавливает из слитных, беспорядочных шумов определенные отклонения от среднего уровня. Можно, например, записать гомон общего разговора на приеме в посольстве, а потом, пропустив запись через ЭВМ, выделить один-единственный голос.
Метод звукопросеивания применяется для различных разведывательных целей.
— Ну, так вот, — сказал Камроу, — после того как передача оборвалась, мы принимаем только несущую частоту с шумами помех, какие вы сейчас слышите. Попытаемся теперь выделить из них что-нибудь вразумительное, пропустив частоту через просеиватель и подключив осциллограф…
В углу комнаты светился экран осциллографа, и на нем плясала белая ломаная линия — суммарный уровень шумов.
— Теперь, — сказал Камроу, — включаю ЭВМ. Вот…
Он нажал кнопку на панели, и характер линии на экране тотчас же изменился. Кривая стала спокойнее и равномернее, приобрела ритмичный, пульсирующий характер.
— Так, — произнес Мэнчик. Он сразу расшифровал для себя эту кривую, понял ее значение. Мозг его был уже занят другим, перебирал возможности, взвешивал варианты…
— Даю звук, — предупредил Камроу.
Он нажал другую кнопку, и в комнате зазвучал «просеянный» сигнал — равномерный скрежет с повторявшимися время от времени резкими щелчками.
Мэнчик кивнул:
— Двигатель. Работает на холостых. С детонацией…
— Так точно, сэр. Видимо, рация в фургоне не выключена, и мотор продолжает работать. Именно это мы и слышим, когда сняты помехи…
— Хорошо, — сказал Мэнчик.
Трубка его погасла. Он пососал ее, зажег снова, вынул изо рта, снял с языка табачную крошку.
— Нужно еще доказать… — произнес он тихо, ни к кому не обращаясь.
Но как доказать? И что откроется? И какие будут последствия?..
— Что доказать, сэр?..
Мэнчик словно не слышал вопроса.
— У нас на базе есть «Скевенджер»?
— Не знаю, сэр. Но если нет, можно затребовать с базы Эдвардс…
— Затребуйте.
Мэнчик встал. Решение было принято, и он опять почувствовал усталость. Ночь предстояла трудная: непрестанные звонки, раздраженные телефонистки, скверная слышимость и недоуменные вопросы на другом конце провода…
— Потребуется облет поселка, — сказал он. — Все заснять на пленку. Все кассеты доставить прямо сюда. Объявить тревогу по лабораториям…
Кроме того, он приказал Камроу вызвать технических специалистов, в частности Джеггерса. Джеггерс был неженка и кривляка, и Мэнчик его недолюбливал, но знал — Джеггерс хороший специалист. А сегодня понадобятся только хорошие специалисты.
* * *В 23 часа 07 минут Сэмюэл Уилсон, по прозвищу Стрелок, летел над пустыней Мохаве со скоростью 1000 километров в час. Впереди и выше шли ведущие реактивные самолеты-близнецы; выхлопные сопла двигателей зловеще полыхали в черном небе. Ведущие выглядели неуклюже, словно беременные: под крыльями и фюзеляжем у них висели осветительные бомбы.
Самолет Уилсона был другой — гладкий, длинный, черный. «Скевенджер» — их во всем мире было семь — разведывательный вариант модели «Х-18», реактивный самолет среднего радиуса действия, полностью оборудованный как для дневной, так и для ночной разведки. Под крыльями у него были подвешены две 16-миллиметровые камеры: одна — для съемки в видимой части спектра, вторая — для спектрозонального фотографирования. Кроме того, он был оснащен инфракрасной камерой «Хоманс» и обычной электронной и радиолокационной аппаратурой. Все пленки и пластинки, разумеется, обрабатывались автоматически еще в полете и были готовы для просмотра немедленно по возвращении на базу.
