Филип Дик - По образу и подобию Янси
Бэбсон нахмурился и, извинившись, отошёл.
- Простите, технические проблемы, требующие моего внимания. Можете походить, посмотреть, если вам интересно, любые ленты из нашей лентотеки.
- Спасибо, - неуверенно пробормотал Тавернер. Всё это казалось абсолютно безобидным, даже тривиальным. Но что-то было не так. Что-то в самой основе вещей.
Тавернер начал поиски.
* * *
Джон Янси, казалось, выступал по любому поводу, известному человечеству. Любая хоть сколько нибудь существенная тема удостаивалась его внимания. Он высказывал своё мнение о современном искусстве, использовании чеснока в кулинарии, употреблении алкогольных напитков, вегетарианстве, социализме, войне, образовании, женских декольте, высоких налогах, атеизме, разводе, патриотизме... обо всём на свете.
Тавернер пробежался по объёмистому каталогу лент, заполнявших бесконечные шкафы вдоль стен. Миллиарды футов плёнки, многие и многие часы выступлений - может ли один человек составить мнение обо всём этом?
Он выбрал ленту наугад и обнаружил, что крохотный Янси рассказывает ему с портативного экрана о правилах поведения за столом.
- Прошлым вечером за ужином я обратил внимание на то, как мой внук Ральф режет свой бифштекс.
Янси слегка улыбнулся, на экране промелькнул шестилетний мальчик, угрюмо распиливающий что-то на тарелке, и снова исчез.
- И я подумал - Ральф пытается разрезать бифштекс, и у него это не очень-то выходит. Вот так и...
Тавернер выключил проигрыватель, вернул ленту в шкаф, и задумался. У Янси было чёткое, определённое мнение по любому поводу... но такое ли чёткое, такое ли определённое, как кажется с первого взгляда?
По некоторым поводам - да. Мелкие проблемы Янси разрешал чётко и ясно, черпая правила и сентенции из богатого фольклорного наследства человечества. А вот серьёзные философские и политические вопросы...
* * *
Тавернер выбрал одну из многих лент под рубрикой "война", и включил её, не перематывая, с середины.
- ... Я против войны, - гневно воскликнул Янси, - и кому, как не мне, знать, что такое война!
На экране появились фрагменты батальных сцен: война Марса и Юпитера, в которой Янси отличился храбростью в бою, его забота о боевых товарищах, его ненависть к врагу, его патриотизм.
- Но нельзя забывать, - продолжал он убеждённо, - что планета должна быть сильной. Мы не должны смиренно капитулировать... слабость провоцирует нападение и затаённую агрессию. Своей слабостью мы способствуем войне. Мы должны собраться с духом и защитить наших близких, тех, кого мы любим. Всей душой и всем сердцем я против бесполезных войн, однако повторю, как и множество раз до этого - каждый из нас должен встать в ряды защитников и бороться за справедливое дело. Нельзя избегать ответственности. Война ужасна, но иногда мы должны...
Тавернер поставил ленту обратно в шкаф и попытался понять, что же только что сказал Янси. Что он хотел сказать о войне? Каково было его мнение? Его выступления на военную тему занимали сотни катушек; Янси был готов вечно разглагольствовать на животрепещущие темы: Война, Планета, Бог, Налоги. Но сказал ли он хоть что-нибудь существенное?
Тавернер почувствовал озноб. По отдельным, узким, и абсолютно тривиальным поводам Янси высказывал безусловные суждения: собаки лучше кошек, грейпфрут слишком кислый, если не добавить немного сахара, утром полезно вставать пораньше, слишком много выпивать плохо для здоровья. Однако действительно серьёзные темы вызывали к жизни лишь вакуум, заполненный пустыми раскатами высокопарных фраз. Те, кто соглашался со взглядами Янси на войну, налоги, Бога, планету - соглашались с абсолютным ничем. Соглашались, фактически, со всем, чем угодно.
По действительно важным вопросам у них не было абсолютно никакого мнения. Им только казалось, что оно у них есть.
В спешке, Тавернер пробежал ленты, посвящённые другим серьёзным темам. Все они оказались устроены одинаково: в одном предложении Янси подтверждал нечто, в следующем - опровергал, достигая в итоге полного исчезновения мысли, искусного отрицания. У слушателя, однако, создавалось впечатление, что он только что приобщился к богатой и разнообразной интеллектуальной трапезе.
Это было поразительно. Это было сделано поразительно профессионально. Джон Эдвард Янси был самым безобидным и бессодержательным человеческим существом на свете. Таких просто не бывает.
Тавернер вышел из лентотеки в холодном поту, и прошёлся по окружающим офисам. Повсюду за столами и монтажными экранами работали янсеры, у всех такие же добродушные, безобидные, почти скучающие лица, та же дружелюбность и банальность во взгляде, что и у самого Янси.
Безобидные - и дьявольские в этой своей безобидности. И он ничего не мог с этим поделать. Что может сделать полиция Девятиплана, если люди хотят слушать Джона Эдварда Янси, если люди хотят строить свою жизнь по его примеру? Что здесь преступного?
Неудивительно, что Бэбсону было наплевать на полицейское расследование. Неудивительно, что власти с лёгкостью их впустили. На Каллисто не было политических тюрем или концентрационных лагерей. Им нечего здесь делать.
Камеры пыток и лагеря смерти нужны тоталитарному государству, если методы убеждения оказываются не слишком убедительными. Полицейское государство, машина террора, вышло на сцену, когда тоталитарный аппарат убеждения перестал справляться со своими задачами. Ранние тоталитарные общества не были абсолютными; власть не могла проникнуть во все без исключения области жизни. Но средства массовой коммуникации с тех пор прошли большой путь развития.
Первое действительно абсолютное тоталитарное государство создавало себя прямо у него на глазах, притворяясь безобидным и банальным. Последняя стадия - кошмарная, но совершенно логичная - наступит, когда всех новорождённых мальчиков родители радостно и добровольно назовут Джонами Эдвардами.
Почему бы и нет? Они и так уже живут, думают и действуют в точности, как Джон Эдвард Янси. У женщин - свой предмет для подражания, миссис Маргарет Эллен Янси - полный набор мнений по любому поводу, кухня, предпочтения в одежде, рецепты, полезные советы... А дети и подростки могут подражать младшему поколению семейства Янси; ничто не ускользнуло от внимания властей.
- Ну, как тут у нас? - Бэбсон подошёл, и, коротко хохотнув, попытался положить руку на плечо Тавернеру.
- Прекрасно, - выдавил из себя Тавернер, уворачиваясь.
- Нравится наша конторка? - В голосе Бэбсона звучала неприкрытая гордость. - Мы хорошо делаем своё дело. Только превосходная продукция!
Трясясь от гнева и беспомощности, Тавернер выскочил из офиса и помчался к лифтам. Лифт всё не шёл, и он в ярости бросился к лестнице. Только бы выбраться из Дома Янси; он не мог здесь больше находиться.
