А Шаров - После перезаписи
Неожиданно для самой себя Оленька осторожно погладила его. Люстиков обнял и поцеловал Оленьку.
— Ты меня любишь? — еле слышно спросила она.
— Да, — ответил он.
— Ты меня любишь? — спросил он.
— Да, — ответила она.
Минуту в лаборатории царила тишина.
— Неужели и у нас… так просто? — спросила она.
— Нет, — ответил он. У нас не просто. Снова стало тихо.
— Знаешь, — сказал он, — в Институте физиологии был сотрудник, совсем ни черта не понимающий в учении Павлова. И он написал книгу «Евгений Онегин с точки зрения условных рефлексов». И там все очень…
— Не надо, Гришенька, милый, — попросила она. — Ты меня любишь?
— Да, — ответил он, — Ты меня любишь?
— Да, — ответила она.
Оленька плечом задела пусковую кнопку и нечаянн включила аппарат.
— … ся, — пронзительным рыбьим голосом закричал репродуктор, заканчиваяпрерванную фонограмму — Я вырос и съел карася… Исъелкарася… Исъелкарася…
Оленька заплакала. Обнимая ее правой рукой, левой Люстиков снова поспешно выключил АДП.
Оленька продолжала плакать.
— Мы ее зажарим на спиртовке! — предложил Люстиков.
— Я не люблю жестокости…
— Тогда… Тогда мы отнесем ее в магазин.
— Ее купят и зажарят.
— Выпустим в реку?!
— Чтобы она сожрала всех карасей?
— Как же быть? — спросил он.
— Подожди… — Подумав, она тихо закончила: — Знаю… Идем!
Они вышли из лаборатории, миновали Пушкинскую площадь, магазин «Рыба», гостиницу «Националь». Электронаркоз еще действовал, и щука мирно спала в эмалированном ведре.
Горели три яруса огней: звезды, окна и фонари. На Кропоткинской площади прожектора освещали огромный бассейн. Поверхность воды сверкала, и представлялось, будто именно тут, среди шумного уличного движения, солнце отдыхает во внеурочные часы.
В гардеробе бассейна они взяли купальники и полотенца. Оленьке удалось заговорить дежурного, охраняющего вход, тем временем Люстиков проник внутрь бассейна.
Неожиданно щука очнулась и с такой яростью бросилась на эмалированные берега, что ведерко едва не выскользнуло из рук.
— Злыдня! — пробормотал Люстиков, украдкой швыряя щуку в воду.
— … Ты меня любишь? — спросил Люстиков, когда они снова очутились на Гоголевском бульваре.
— Да… — кивнула Оленька. — А что станется со щукой? Чем она будет питаться?
— Не знаю, — рассеянно ответил Люстиков. — Пусть жрет микробов!
— Вода хлорированная, Гришенька!..
— Тогда… Ну, раз ты так волнуешься… Мы ей будем приносить колбасы.
Оленька успокоилась. Дальше они шли молча, взявшись за руки и совсем не думая о щуке.
5
«Неужели все так просто?» — вот мысль, которая в то время не давала покоя ни мне как научному руководителю темы, ни неизменному нашему сотруднику О. В. Чебукиной.
Г. С. Люстиков. К истории вопросаКогда парадная дверь закрылась за Оленькой, Люстиков сел на ступеньки. Минут тридцать он думал только об Оленьке. Еще полчаса — об Оленьке и АДП; а затем АДП целиком овладело его воображением.
Он поднялся и быстро пошел, почти побежал. Сперва он не сознавал, куда так торопится, потом огляделся, узнал Староконюшенный переулок и обрадовался тому, что избрал единственно верное направление — квартиру Лешки Крушанина. «Великая вещь — инстинкт», — подумал он.
— Здравствуй, Ветеор! — сказал Люстиков, входя в маленькую Лешкину комнату; общепринятое между друзьями сокращение «Ветеор» означало — «великий теоретик».
— Здорово, ползучий эмпирик! — покровительственно отозвался Крушанин.
Он сидел за пустым письменным столом, обремененным только листом бумаги и, вертя в руке карандаш, пристально смотрел на стену, где, то и дело меняя направление, ползала муха.
— Наблюдаешь многообразие живой природы?! — сказал Люстиков.
— Ага, — не улыбаясь кивнул Крушанин. — Хорошо бы сосчитать…
— У меня задачка позабористее… — Люстиков сел рядом и описал то, что происходило во время опытов с щукой. — Неужели все так просто устроено? закончил он.
Лицо Крушанина сохраняло выражение отстраненности, но рука его время от времени заносила на листок цифры и строки интегралов.
— Интересно сосчитать, — проронил Крушанин, когда Люстиков замолк.
— Считай, Ветеор…
Крушанин углубился в работу. Минут через двадцать он сказал:
— Твоя мыслеснимательная телега меряет только жалкие скаляры, ну, векторы, самое большее. Сложные психические процессы, выраженные в тензорах, не записываются… А к мухе ты напрасно так относишься. Тут проглядывает интереснейший вариант классической задачи «Прогулка пьяницы» в рамках закона случайны блужданий.
— Кто тебе дороже: друг или муха? — спросил Люстиков.
— Что еще?.. Кажется, ясно, — сказал Крушанин и перестал выводить формулы.
— Мне нужен не приговор, а направление поисков
— Это уж не мое дело, это эмпирика, — усмехнулся Крушанин. — Впрочем, изволь: переделай свою телегу поставь ее на рельсы, швырни в электронно-космический век.
— Не подойдет… На это ушло бы лет десять.
— Тогда… Не знаю… Тогда попробуй другой объект: с богатой разнонаправленной психической деятельностью и без одной резко доминирующей элементарной эмоции.
— Курицу-дилетанта, карася-полиглота или муху-эрудита? — насмешливо спросил Люстиков.
— Курица?.. Не думаю, лучше попробовать человека.
— А знаешь, это идея, — обрадованно сказал Люстиков и заторопился.
В ближайшем автомате Люстиков набрал Олин номер. Довольно долго никто не подходил, потом послышался сонный бас:
— Чебукин слушает!
— Можно Оленьку? Ольгу Васильевну, — поправился Люстиков.
— Кто говорит? — поинтересовался бас.
— Люстиков! Я научный руководитель Ольги Васильевны.
— Хм… В качестве отца разрешите выразить надежду, что вы научный руководитель моей дочери днем, а не ночью.
Короткий щелчок, и зазвучали гудки «занято».
Пошляк и гад, устало подумал Люстиков. Странно, у такой девушки этакий папаша.
6
Он является деятелем некоторых ответвлений наук, или деятелем искусств, или деятелем, посвятившим себя деятельности других деятелей, а точнее всего, просто деятелем в самом концентрированном значении слова, всеобщим деятелем, этой всеобщностью несколько напоминающим мировой эфир в представлении физиков недавнего прошлого.
«Материалы к биографии N»После работы Оленька зашла к брату, что случалось крайне редко.
