Анатолий Днепров - Пятое состояние
Анна лежала, забросив руки за голову, и, когда я вошел, прежде всего увидел ее глаза. На исхудалом, мертвенно-бледном лице они казались огромными, удивленными. Я долго, не отрываясь, целовал её щеки, лоб, губы, прежде чем произнес первые слова:
– Здравствуй, моя дорогая.
– Здравствуй… О, и Владимир Семенович пришел…
– Здорово, курносая. Ты что же это так долго бездельничаешь? Нехорошо, нехорошо, милая дочка.
Володя был всего на два-три года старше меня, но он иногда называл нас сынками и дочками.
– Ну-ка, дай пульс, – сказал Володя и достал Анкину руку из-под одеяла. Смотри, какой хороший пульс. Штук двадцать ударов в минуту!
– Да вы что, Владимир Семенович! У Наполеона был самый медленный пульс. Говорят, сорок ударов. А у нормального человека шестьдесят-восемьдесят.
– Правда? – неподдельно удивился Володя. – А я и не знал.
Водворилось минутное молчание. Я заметил, что бледные губы Анны были плотно сжаты, как будто бы она решила ни за что на свете никому не говорить что-то такое, что знала только она…
– Так вот, Аннушка, – начал я. – Прежде всего всеобщий привет и многоголосые пожелания скорейшего выздоровления.
– Спасибо…
– Во-вторых, твоей подружке Вале Грибановой присвоили почетное звание биоювелира. Правда, знание это еще правительством не утверждено, но она на него, бесспорно, имеет право. Девчата, которые собирают дамские часики в колечках, не идут с нашей Валей ни в какое сравнение. Она из отдельных молекул собирает клетку любой бактерии, от ядра до оболочки. Ты представляешь, что это за искусство?
– Здорово, – восхищенно шептала Анна. – И откуда это у нее…
– Она до поступления к нам в институт кончила курсы рукоделия, – серьезно вставил Кабанов.
Анна тихонько засмеялась.
– И все же в таких тонких делах девушки незаменимы, правда? – спросила она.
– Безусловно, – заметил Володя.
Я крепко сжал худенькие плечи Анны. «Это никогда не случится, никогда», пронеслось у меня в голове.
– Ну и что получилось после того, как Валя собрала бактерию?
– Видишь ли, – начал за меня отвечать Кабанов, – во время сборки, наверное, потерялся какой-то маленький винтик. Знаешь, как это бывает с часами, вот машинка пока и не работает…
– А может быть, не винтик, а пружинка? – весело опросила Анна.
– А может быть, и пружинка. Но мы ее обязательно найдем. Наверное, недели через две-три, вот шуму-то будет, а? Как ты думаешь?
– Скорее бы, – поворачиваясь на бок, прошептала Анна. – Мне так хочется, чтобы это было скорее. Между прочим, Сережа, я здесь прочла несколько медицинских книжек, главным образом по нейропатологии. Советую почитать и тебе. Там есть много интересных исследований нервных клеток. По-моему, кое-что может пригодиться в работе.
– Обязательно прочту, Аннушка. А тебе, говорят, читать нельзя.
– Чепуха, – теребил меня Кабанов. – Читай все, что интересно и полезно. Придешь в лабораторию и поможешь Грибановой найти ту самую пружинку. А теперь разрешите откланяться. Я понимаю, у вас тут свои разговоры есть. Только ты того, не сильно докучай девчонке!
Володя поцеловал Анкину руку и сильно тряхнул меня и плечо.
Мы остались вдвоем.
– Твое замечание о пружинке мне нравится, – сказал я, думая совсем о другом. Я смотрел в усталые, но ровно сияющие, спокойные глаза, и мне казалось, что я никогда не любил их так сильно, как сейчас.
– Странная вещь жизнь. – Анна откинулась на спину. – Я много в последние дни думала о сущности жизни. Почему она такая? Почему движение составляет ее незыблемую сущность? И я пришла к парадоксальному выводу, который в формальной логике называется тавтологией. Жизнь потому и есть жизнь, что она означает вечное движение. В физике мы говорим, что не существует вечного двигателя и что построить его нельзя. А жизнь как раз и есть пример вечного двигателя, начавшего работать миллионы лет тому назад и не прекращающего своего движения ни на секунду.
– Да, – я прижал голову к ее груди.
– А смерть – это только условность… Это не прекращение движения вперед. Это только этап бесконечной эстафеты.
– Да…
Я слышал, как отчаянно билось её храброе сердце…
– И еще у меня появилась одна интересная мысль. Знаешь, какая? Физика знает четыре состояния вещества. Самое простое – газообразное, более сложное жидкое, еще более сложное – твердое и затем такое странное четвертое состояние – плазменное. Мне кажется, что жизнь – это есть какое-то другое, сложное, пятое состояние материи. Науке понадобились многие годы, чтобы выяснить причины, почему одно состояние материи отличается от другого. А сейчас вы, то есть мы, штурмуем пятое состояние…
– Это так здорово, то, что ты говоришь…
– Я почему-то уверена, когда ученые раскроют тайну пятого состояния, Человек не будет знать старости. Ведь познать сущность жизни – это значит управлять ею. Ты согласен?
– Да…
– Мне представляется, что сейчас, в данный момент, и у нас в лаборатории, и во всех других лабораториях мира, где изучают живую материю, ученые ворвались в незнакомый мир, и им кажется, что все можно объяснить только местными четырьмя состояниями. Наверное, поэтому ученые не замечают чего-то очень существенного, что составляет интимную природу пятого состояния…
Анна стала быстро и мелко дышать…
– Подними меня, пожалуйста, чуть-чуть…
Я приподнял ее и прижал к груди.
– Сережа, вот что мне еще кажется. Жизнь как-то должна быть тесно связана с постоянным движением чего-то… Не перебивай… Всем известно, что в организме постоянно циркулируют по нервным волокнам электрические сигналы регулирования. Такие же сигналы циркулируют в виде электрохимических потенциалов и в одной-единственной клетке. Мне кажется, что, если бы как-то втолкнуть в искусственно созданную клетку вот эти самые законы ее самоуправления, она стала бы жить…
Я отодвинулся от Анны и внимательно посмотрел в ее огромные глаза.
– Повтори, что ты сказала, – прошептал я.
– Я говорю, в искусственно созданную клетку нужно как-то втолкнуть сигналы регулирования…
– Как ты себе это представляешь?
– Не знаю, Сережа… Я только уверена, что пятое состояние вещества – это такое состояние, когда материя становится вечной хранительницей информации о своей сущности, вечным вместилищем законов своего бытия… Я только не знаю, как это нужно сделать… О, если бы я знала…
– Анна, дорогая! Когда я слушаю тебя, мне начинает казаться, что вот сейчас, сию минуту, мы касаемся пальцами чего-то самого тонкого, самого главного и таинственного. Пятое состояние, вечное хранилище информации… Милая моя, любимая, как ты до всего этого додумалась? – Довольная, радостно и гордо она откинулась на подушку.
