Роберт Рид - Рокси
К четырем утра я был вымотан и зол.
Затворив окна, я включил кондиционер. Собаке прохладный воздух вроде не помогал, но по крайней мере шум агрегата заглушил ее плямканье. К половине пятого удалось задремать, и я насладился пятнадцатью минутами полусна. Потом Рокси подошла к изножью кровати и завыла.
Однажды зимой моя собака проявила необычный интерес к участку велосипедной дорожки. Дорожка ныряла под мост. Мост имел три туннеля. Пешеходный туннель был узок и темен. Рядом с ним располагался проем пошире, здесь мирно тек ручей. А в дальнем конце моста находился третий туннель, такой же ширины, что и средний, это на случай разлива. Обычно я давал Рокси возможность напиться, но тут ей втемяшилось, что мы должны изучить дальнюю арку. Она ждала в студеном ручье, глядя на меня вопросительно и требовательно. «Это очень важно! — говорил ее взгляд. — Мы обязаны там побывать». Но невозможно было убедить меня в целесообразности переправы по горло в воде ради осмотра туннеля, забитого глиной и мусором.
Моя собака вросла в свой мир, как никто из людей. Брось рядом с велосипедной дорожкой картонную коробку, и Рокси будет носиться вокруг и гавкать, пока не убедится в безопасности нового объекта. То же относится и к детскому велику, забытому на переднем дворе, или снеговику, стоявшему там еще вчера.
Как-то вечером, несколько лет назад, мы вышли из дома втроем. Один из наших соседей здорово подгулял, и жена отказалась пускать его в дом. Поэтому он улегся на дорожке и уснул. Рокси с первого взгляда определила: ситуация ненормальная, надо поднимать тревогу. Она залаяла и завыла, потом запрыгала. У собаки не укладывалось в голове, почему мы ее оттаскиваем, когда у кого-то явные неприятности.
Она часто замечала нюансы, ускользавшие от внимания ее спутника, наблюдательного писателя.
Как-то раз в тихую прохладную погоду мы с Рокси бежали по велосипедной дорожке. Вдруг она, точно обезумев, стала носиться вокруг меня. Таращилась в небо, глаза огромные, перепуганные.
Я поднял голову и непристойно захохотал.
Прямо над нашими головами плыла громадная белая спираль. Да, выглядела она зловеще. Наверняка Рокси казалось, что призрак вот-вот обрушится на нас. Мы рванули с места. В отдалении крошечный биплан выписывал дымом буквы, это тренировался летчик-рекламист. Я все хохотал и не мог отдышаться, страх как будто подталкивал в спину. Ветер в тот момент дул с севера, а мы бежали на юг, и спираль преследовала нас еще полмили. Наконец дорожка сжалилась над нами и повернула на запад. (Но я заметил, что Рокси так и не прекратила следить за самолетом, виновным, по ее мнению, в дерзком надругательстве над законами природы.)
Часто Рокси открывалось то, чего не знал я. Однако затащить меня в таинственный туннель ей не удалось. «Ты не единственное упрямое существо в нашей семье», — был мой ответ. Но вот пришли теплые дни, и двое местных детей отправились в туннель на разведку. И обнаружили там тело подростка, зарытого в мелкой могиле. Прибыла полиция, и на неделю проход был закрыт. Когда мы смогли побывать там вновь, Рокси, позабыв всякие приличия, с живейшим интересом обнюхала груды выкопанной земли в русле, даже потыкалась кое-где носом; каждый вдох рассказывал ей о разыгравшейся драме.
Как выяснилось, несколько месяцев назад из приюта для трудных подростков исчез мальчик. Были арестованы двое его лучших друзей. Ребята не поделили сигареты и подрались. Один сознался, что присутствовал при убийстве, но поклялся, что череп приятелю проломил не он, а второй. Не имея других свидетелей и располагая лишь самыми скудными результатами экспертизы, следователи были вынуждены пообещать ему свободу в обмен на показания. Но на суде мальчик изменил свою версию. Несмотря на жестокость совершенного преступления, в тюрьму так никто и не сел. Время от времени я спрашиваю себя: а что, если бы я послушался Рокси, пересек ручей и дал ей разрыть могилу? Может, тогда полиция получила бы более свежий след и смогла бы раскрыть дело?
К концу недели бесхвостая комета вытеснила остальные новости с первой полосы. Субботним утром с дюжину бегунов собираются у здания Христианской ассоциации молодых людей, и главная тема обсуждения — Шелби. Я выкладываю все, что знаю о сложном небесном маршруте кометы. Сообщаю, что старенький «Хаббл» зафиксировал нечто похожее на крошечный выброс газа — возможно, окиси углерода — из ее экваториальной части. Это что-нибудь меняет? Может быть. А может, и нет.
По туринской шкале астероидной опасности наш неприятель теперь оценивается в зловещие семь пунктов. Десятка означает верный конец, но вилка между семью и десятью почему-то не слишком тревожит тусовку. Однако туринская шкала обманчива. Заслужить восемь или девять пунктов может метеорит величиной с гору или крошечный астероид. А летальная десятка полагается только массивному объекту типа Шелби, доказавшему девяностодевятипроцентную вероятность столкновения с поверхностью Земли.
В последние дни опубликованные шансы на столкновение увеличились до одного к одиннадцати.
— Придется нам его взорвать, — заявляет один из утренних бегунов. — Начиним ядерной взрывчаткой ракету да как шарахнем!
— Не поможет, — возражаю я.
— Это почему же? Я не отвечаю.
Но другие бегуны слушают внимательно, и наша единственная особа женского пола, миниатюрная бывшая гимнастка, интересуется:
— А все-таки, почему нельзя его разбомбить?
Малые болиды — не хрупкие камни, готовые разлететься в пыль от одного удара молотка. Чаще это мягкие, но прочные груды щебня, со множеством пустот внутри.
— Все равно что пинать сугроб, — объясняю я.
К тому же мы не располагаем ракетами, достаточно мощными, чтобы возить водородные бомбы через всю Солнечную систему. Даже если запускать самую ускоренную программу ракетного строительства, потребуются месяцы. А поскольку мы не следили за Шелби годами, то и не сможем как следует закартировать его поверхность и определить самое подходящее для удара место. Стрелять же в него наугад — все равно что крошечными пулями препятствовать громадному пушечному ядру. Конечно, куча щебня может развалиться на куски, но много мы выиграем, если вместо ядра получим заряд картечи? У которой, как известно, шансы на попадание выше? Да вдобавок каждая картечина с добрый холм величиной? Даже если добьемся желаемого выброса газа и при этом Шелби не развалится, это произойдет к концу года, не раньше.
— То есть у нас не останется времени на исправление ошибки, если она будет допущена, — говорю я слушателям.
Доклад мой заканчивается, и я обнаруживаю, что выдохся. Болит живот, першит в горле.
