Алан Фостер - На суд зрителей
Мисс Ли ничего не поняла.
У нового Нью-Йорка было что-то общее со старым Нью-Йорком. В частности, такое же обилие баров. Правда, они были чище и лучше освещены, но их посетители, как ни странно, почти ничем не отличались от тех, которые встречались в подобных заведениях в старые добрые времена.
Дэвид растворялся в алкоголе и таял в ярком свете ламп. Он твердо решил не принимать антиалкогольную таблетку, лежавшую у него в кармане пиджака. Молодой человек наслаждался блаженным состоянием бездумья, которое, как оказалось, было приятнее сновидений.
Дэвид потерял счет злачным местам, где он побывал, и разнообразным напиткам, которые испробовал. Он помнил, как стоял пошатываясь и смотрел на игриво подмигивавшие ему красные неоновые буквы:
КЛУБ «ВСТРЕЧИ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ».Реклама то гасла, то вспыхивала вновь так заманчиво, что устоять было невозможно. Дэвид спустился по ступенькам в зал, где его окутали облака дыма, пахнувшего духами в наркотиками. Этой смесью здесь дышали вместо воздуха. Дэвид безошибочно определил направление и быстро добрался до бара. Известно, что утят вначале приходится подталкивать к воде, но, едва в нее попав, они тут же начинают плавать самостоятельно. Требовательным жестом Дэвид подозвал бармена, у которого, как у джинна, появившегося из старинного сосуда после шести тысяч лет заточения, на лице застыло выражение готовности служить своему повелителю.
— Виски с содовой, мой милый Брут! Но содовой поменьше…
Дальше все произошло как в сказке о волшебной лампе Аладдина. Джинн исчез и тут же появился снова, неся на подносе стакан, наполненный субстанцией, видом напоминавшей расплавленную слюду. Дэвид пригубил напиток и не без усилия повернулся к валу.
Большинство присутствовавших смотрело на экран огромного тривизионного приемника, подвешенного к потолку так, чтобы всем было видно. Шли заключительные эпизоды четырехчасового исторического фильма о второй великой войне. То и дело камера обстоятельно, со всеми подробностями, показывала агонию умирающих.
Дэвид, которому алкоголь принес было желанное облегчение, снова нахмурился. Он еще несколько раз подзывал бармена, и тот безотказно наполнял его стакан, получая взамен очередную зелененькую бумажку. Дэвид продолжал с мрачным видом потягивать виски.
…Экран тривизора озарился яркой, красноватой вспышкой мощного взрыва. Кто-то из зрителей даже застонал от удовольствия. Раздался приглушенный одобрительный гул — зрелище нравилось.
Дэвид обернулся к посетителям бара и раздраженно Крикнул:
— Эй вы, скоты!
И хотя мало кто обратил внимание на эту выходку, некоторые были явно шокированы.
— Волнующее зрелище, уважаемые собутыльники, не правда ли? — не унимался Дэвид. — Выпьем же за человеческую кровь, да будет она всегда красной и да льется рекой!
Он залпом выпил новую порцию спиртного.
— Изображение смерти всегда служило развлечением, а мы всего лишь подвели под это коммерческую основу. Добавили сцены насилия, чтобы скрасить ваше прозаическое существование. Созерцание увечий, получаемых Другими, массирует кору вашего головного мозга!
Дэвид резко отвернулся.
Но тут перед ним вырос здоровенный детина в туповатой физиономией. По всему было видно, что от него так просто не отделаешься.
— Ты кого обзываешь скотами?
Дэвид засмеялся.
— Я гляжу, у тебя тонкий слух. А я думал, алкоголь притупляет все ощущения. Нынче все люди — скоты, мой недогадливый толстячок! Все пляшут под одну дудку, под один мотив — всеобщего уничтожения, — сказал он, пристально глядя в глаза верзиле. — Вот лучшее доказательство того, что человек в самом деле произошел от обезьяны.
Верзила пьяным жестом указал на экран.
— Ты обругал мою любимую программу, приятель.
Дэвид ответил с деланным изумлением:
— Неужели это твоя любимая программа? О боже, как же я не догадался! И должным образом не отреагировал… Минутку! Попытаюсь сымпровизировать…
Он завертелся на месте, словно дискобол перед броском, и метнул в экран тривизора свой стакан. Эффект получился впечатляющий: цель была поражена! Экран разлетелся вдребезги…
Детина двинулся на Дэвида со сжатыми кулаками.
— Ну, ты у меня попляшешь!
— Ты что? Вызываешь меня на поединок? — спросил Дэвид. — Что ж, сцепимся, как две обезьяны, которые дерутся не на жизнь, а на смерть. В конце концов, можно разок и пострадать, если выступаешь с собственным шоу! Как просто: пять стаканов — и из администратора превращаешься в актера! Вот так превращение! За «Фрости-О»!
Он стал лицом к разбитому тривизору и отсалютовал, словно римский гладиатор:
— Идущие на смерть приветствуют тебя!
Затем стремительно развернулся и ударил противника в челюсть. Однако верзила устоял и тут же бросился на Дэвида. Вокруг них моментально сгрудились посетители, жаждавшие нового развлечения.
Тут бармен решил, что настало время вмешаться. Он сделал знак двум здоровякам, которые резались в карты в дальнем углу. Те оставили игру и умело разняли дерущихся.
Бармен, конечно, не обладал мудростью Соломона, но дело знал.
— Тощего вытолкайте через парадный вход! — распорядился он. — А толстого — в заднюю дверь!
Покрытых ссадинами и синяками противников вытолкали вон, так что они оказались на разных улицах. Разочарованные зрители неторопливо разошлись к своим столикам.
Дэвид чудом удержался на ногах и, обернувшись, обругал вышибалу последними словами. Тот пропустил ругательства мимо ушей, словно они его не касались.
Неожиданно Дэвид ощутил во рту какой-то странный привкус. Ощупав голову руками, он обнаружил на лбу глубокую кровоточащую ссадину. Дэвид достал носовой платок и, оглядываясь по сторонам, принялся старательно вытирать кровь.
Он проглотил быстродействующую антиалкогольную таблетку и вскоре начал приходить в себя. Затем отыскал телекоммуникационную кабину. Каждое движение причиняло ему боль. Дэвид не без труда извлек на кармана кредитную карточку и сунул ее в прорезь переговорного устройства. Пока он дожидался ответа автомата, трубка больно давила ему на поврежденное плечо.
— Частный номер. Код четыре шесть два. Назовите, пожалуйста, номер абонента, — прозвучало в трубке.
— Семь шесть семь четыре четыре пять три три, — сказал Дэвид.
Свободной рукой он обхватил голову, лицо его исказила гримаса боли. Перед ним засветился экран, как бы заштрихованный зигзагами помех.
Зигзаги вдруг исчезли, та экране появился дядюшка Дон Тексас. В шелковой домашней пижаме, он сидел на широкой тахте, со стаканом мартини в руках. Где-то «за кадром» звучала негромкая музыка и звенел женский смех. Общий план неожиданно сменился крупным: теперь на экране была только голова Дона Тексаса.
