Юрий Греков - Слышишь, Кричит сова !
И вдруг он увидел вдалеке небольшой, ощетинившийся иголками шар, невесомо плывущий в пустоте. "Еж, что ли?" - пронеслась мысль, но, вглядевшись, понял и почему-то не удивился нисколько: он на космическом корабле, и в иллюминаторе никакой не еж, а шар земной, утыканный трубами, плывет по путям своим, кутаясь в рыжую дымку.
Не успел он как следует разглядеть "ежа", как вдруг на поверхности шарика стало происходить что-то непонятное - и в несколько мгновений "еж" был острижен наголо, а еще через мгновение засверкал отполированно, как бильярдный шар.
Снова помутнело окошко и он зажмурился от внезапно ударившего в зрачки ослепляющего света. А когда решился чуть приоткрыть веки, увидел, что во все стороны уходит нестерпимо сверкающая в лучах низкого солнца никелированная пустыня - и он стоит в самом центре ее.
"Где я?" - горячечно пронеслось в голове, и тут же раздался голос: На Земле.
Он оглянулся - позади, на зеркально никелированной плите, сидел волк, прикрыв глаза лапой.
- С точки зрения науки и красоты наиболее целесообразной формой поверхности планеты является идеально отполированная поверхность шара.
- Что ты сказал? - переспросил он.
- Это не я сказал,- ответил волк.
- А кто? - спросил он, оглядываясь. Кроме них двоих на гигантском зеркале не было никого. "Если не считать наших отражений",- подумалось неожиданно спокойно.
- Однажды ночью наступит день и встанет солнце в полнеба, и уйдет мальчик, и придет мальчик, и поймут люди, что кончился мир ночи и начался мир дня...- речитативом забормотал волк и, вдруг оборвав, сказал уверенно: - Придет время, ты все вспомнишь.
Он отвернулся от зверя, шагнул вперед, осторожно пробуя ногой никелированную землю, поскользнулся и, падая, увидел, как поползла куда-то вверх сверкающая пустыня, и через секунду, придя в себя от падения, увидел, что сидит на полу рядом с собственной кроватью, в окне привычная Большая Медведица, и никакого волка нет и не было, потому что все это дикий и непонятный сон...
Вспомнив сейчас об. этом, он передернул плечами. "Придет время - все вспомнишь". Что - все? По правде говоря, кое-что ему хотелось бы вспомнить. Что-то такое вышло с памятью: не сохранилось в ней ничего из раннего детства- даже лиц родителей, которые или умерли, или потерялись где-то, потому что, учась в первом классе, он уже жил в детдоме,- и вот от этой точки отсчета работала память. Вспомнить, что было раньше, ему, конечно, хотелось, но, как человек взрослый - тридцать пять все-таки без малого понимал, что если и не вспомнится - беда не большая.
Он провел последнюю линию, положил рейсфедер и встал, потянувшись,главное сделано. И вдруг кто-то рванул его за плечо; едва устояв, он повернулся и увидел себя: маленький русый мальчик в кольце надвинувшихся рыжих бород и горящих злобой и страхом глаз. И услышал свой голос тоненький, детский, ломающийся в грозной тишине: - ...сыграл сыну Ростиславу свадьбу богатую, какой не бывало на свете, пировали на ней с лишком двадцать князей... Снохе же своей дал много даров и город Брягин...
Голосок потонул во внезапном ропоте и снова возник: - ...снег лежал до Яковлева дня, а на осень мороз побил хлеб, и зимою был глад, осмина ржи стоила гривну.
В следующем годе также глад: люто было, осмина ржи стоила две гривны, и ели люди лист липовый, кору березовую, солому, мох, падали мертвые от глада, трупы валялись по улицам, на торгу, на путях и всюду... Наняли наемщиков возить мертвяков из города, от смрада нельзя было выйти из дому, печаль, беда на всех...
- Мелькнула серая невесомая тень, пошла кругами, ропот внезапно стих, и громкий крик совы упал в тишину, взорвавшуюся воплем: - Знамение божие! В костер его! В костер!
Ревущие бороды надвинулись близко-близко, он почувствовал жесткие пальцы, вцепившиеся в его плечи и руки, и рев у самого уха, и понял конец.
И вдруг все исчезло. Звенящим водопадом обрушилась тишина. И в следующее мгновение он все вспомнил...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Предотъездные хлопоты закончены, в кармане билет на утренний поезд, но, как всегда, в последний момент выясняется, что забыто, упущено что-то крайне важное. И в этот вечер, впрочем, как и в многие иные вечера, Алексей застрял в лаборатории. Он лихорадочно просматривал подготовленные материалы, заявки, запросы, схемы - всю эту макулатуру, без которой никак не добыть того, за чем, после долгих согласований на самой верхотуре, ехать нaдо в Питер.
Когда телефон задребезжал в пятый раз, Алексей отодвинул бумаги и, потянувшись через стол, взял трубку.
- Ну?
- Не разбудил? - загудел в трубке голос Коли Че банова.
- Разбудил, разбудил. Давай дальше.
- Ладно. Ты чего сегодня вечером делаешь?
Алексей рассердился: - Слушай, Колька, у тебя часы по Гринвичу или по Москве?
- По Москве.
- Так который сейчас час? Чего ты голову морочишь?
- Ладно, ладно,- примирительно сказал Коля,- я по делу звоню. Ты когда едешь?
- Завтра,- ответил Адексей и уточнил:- утром.
- Ну вот видишь, откладывать некуда. Так что давай дуй ко мне. Дело есть.
- Да ну? - вскипел Алексей.- Ты на часы посмотрел или поленился?
- Да брось ты, Лешка, психовать,- недовольно загудел Коля,- я тебя весь день искал. Уже потому понять можешь, что нужно.
- Зачем? - уже спокойнее спросил Алексей.- Горит, что ли?
- Горит, не горит, в двух словах не скажешь. Ты о Робин Гуде слыхал?
- Чего-чего?!
- В общем так: можешь на моторе, можешь на троллейбусе или в видах экономии даже пешком, но через час жду у себя.
Алексей положил трубку. С Колей Чебановым они просидели на соседних партах все десять школьных лет, студенчество развело их на пять лет по разным факультетам.
А теперь снова почти рядом. Почти, потому что Коля работает во вражеском стане, в лаборатории бурения времени, у Чернякова.
Поймать такси на Рышкановке было под силу только Валерке Майорову. Он просто кидался наперерез автомашине, и шофер во избежание валеркоубийства вынужден бывал останавливаться и вылезать из кабины с монтировкой. Но дело кончалось, как правило, мирно. Это у Валерки называлось "уболтать". А уболтать он мог не только таксиста, едущего в парк или по вызову, но, наверное, и машиниста поезда "Молдова". Но Валерка давно уже процветает в Москве, прельстясь преимуществами столицы, а равно и серыми глазами некоей столичной жительницы.
Так что на такси рассчитывать нечего.
Вглядываясь в разрисованное запоздалым морозцем стекло, Алексей гадал - что это такое еще выдумал Колька? Троллейбус мягко покачивался, плавно оседая перед перекрестками. Потом надолго застрял - то ли пробка, то ли провод где-то оборвался. Алексей уже начинал злиться - и на троллейбусное управление, и на Колю, и на себя. Если это вдобавок еще и какой-нибудь бездарный розыгрыш...
