Майк Гелприн - Марионетки
– А заставить принять яд его не могли? – спросил Трубецкой.
– Я задал этот вопрос своему другу, он врач, двадцать лет практики. Утверждает, что препарат, способный целенаправленно вызвать разрыв аневризмы, науке неизвестен.
– Мистика какая-то, – протянул Князь. – Если предположить, что Шарков непричастен и к предыдущим смертям, то получается, будто на этих людях лежит проклятие. А ведь судя по всему, он действительно непричастен, иначе не чувствовал бы себя настолько вольготно и удрал бы из города уже после первой, ну, пусть после второй акции.
– Мистика, вот как, – проговорил Гриввз. – Ты веришь в мистику, Князь?
– Нет, не верю. Думаю, что объяснение смертям фигурантов есть, и оно вполне материально. Только вот, – Трубецкой повернулся к Лерою, – не боитесь, мистер Джонсон?
– Я ничего не боюсь, – осклабился Мазафака, – а уж факаных ведьм, колдунов и чертей меньше всего.
– Ты вот что, сынок, – Гриввз смерил Лероя взглядом. – Если они на тебя выйдут, бояться ты у меня будешь. Играть не пойдёшь, узнаешь, сколько сумеешь, и соскочишь. И только так, тебе понятно?
– Понятно, босс, я вообще понятливый. Только не родился ещё на свете факаный бастард, которому удастся меня запугать. Я думал, вы это знаете, босс.
– Знаю, – вздохнул Гриввз, – и, тем не менее, на игру ты не пойдёшь. Ни под каким видом. Всё про это. Что у нас по Шаркову и остальным?
– Вот фотографии, – Алабама пустил по кругу стопку карточек. – Выполнены дальней съёмкой. Здесь все четверо, и рожи, доложу я вам, отвратительные. По крайней мере, у двоих.
– Давай коротко по каждому, – распорядился Гриввз.
– Хорошо. Информацию от коллег из России я получил. Вот это сам Шарков, кличка – Шарк, он, видимо, главный. Отсидел три срока, последний – восемь лет за вооружённый грабёж. В криминальной среде пользуется авторитетом. Последние годы был доверенным лицом некоего Хана, ещё большего авторитета, таких там называют ворами в законе. Возможно, этот Хан за ним и стоит. Шарк – игрок, в Москве был постоянным посетителем нескольких казино, играл по-крупному. Мой московский коллега предупреждает, что Шарков неглуп и очень опасен.
– Этот мазафака? – издевательски спросил Лерой и рассмеялся. – Это он очень опасен? Ты перепутал, браза – очень опасен я, а он так – мелкая факаная уголовная задница.
– Хорошо, не отвлекайтесь, – проворчал Гриввз, – давай, что там по следующему?
– Георгий Полянский, он же Жора Поляк, тоже из уголовников. Но Шарку не чета – в России таких называют шестёрками. По слухам, классный водитель, больше про него ничего не известно.
– Ладно, что насчёт остальных?
– Об этих совсем мало, только то, что удалось узнать по официальным каналам. Дамочку зовут Вера Титова, ей двадцать три года, с уголовщиной вроде бы не связана. Судя по всему, её используют в качестве переводчицы.
– Красивая, – задумчиво сказал Трубецкой. – Или, скорее, интересная. Одухотворённое лицо, словно с портрета конца девятнадцатого века. Таких в своё время называли тургеневскими девушками. Впрочем, внешность обманчива, особенно на фотографиях. Вполне возможно, что это та ещё штучка. И даже вероятно. Но бог с ней, господа, а вот это что за пугало такое музейное?
– Его зовут Геннадий Клейман, – сказал Алабама, – пятьдесят восемь лет, хотя внешность тянет на все восемьдесят. Больше про него ничего не известно, но очень похоже, что мозговой центр компании – именно он. Выглядит как свихнувшийся профессор из плохенького фантастического романа.
Шарк проснулся с первыми лучами солнца, пару секунд полежал, расслабившись, затем пружинисто вскочил и отправился в ванную. Он находился в отличной физической форме, которую умело поддерживал. Вчера они крепко врезали с Поляком по поводу удачной операции, и Шарка всё ещё немного мутило. Контрастный душ выбил из организма похмельное недомогание. Шарк докрасна растёрся суровым полотенцем, оделся и двинулся будить Поляка. Жора с надрывом и присвистом храпел, зарывшись нечёсаной башкой в подушку. Накануне, перед тем, как отправиться спать, Поляк в который раз попытался обратать Верку. Дело как всегда закончилось ничем, если не считать зуботычины, которой Шарк вынужден был наградить распоясавшегося подельника.
«Верку придётся мочить, – в который раз подумал Шарк. – Жаль, девка неплохая, и с работой справляется отлично, и истерик не закатывает, как многие другие, окажись они на её месте. Что ж, девка сама виновата, погналась за длинным рублём и влезла, куда таким, как она, дорога заказана».
Шарк вздохнул. Он не любил бессмысленных убийств и всегда старался обойтись без крови там, где это возможно. В случае с Веркой, к сожалению, без крови не обойдёшься, иного способа заставить её держать язык за зубами нет. Шарк подошёл к Поляку и, примерившись, от души отвесил тому пинка. Жора охнул во сне и в следующий момент скатился с кровати, держась за задницу.
– Ты что? – обиженно взвыл Поляк, стоя на четвереньках и снизу вверх по-собачьи глядя Шарку в глаза. – Сдурел?
– Ладно, извини, – Шарк дружелюбно похлопал Жору по плечу. – Храпишь ты больно паскудно. Давай, вставай, дела делать надо. Что там по следующему лоху?
– Хороший лох, быковатый, даром что черножопый, – по-прежнему сидя на четвереньках и потирая задницу, сказал Поляк. – Здоровый, правда, бычара, рожа жуткая, как на протоколе.
– У тебя, можно подумать, лучше, – проворчал Шарк. – Ладно, давай, надевай шмотки. Пожрёшь, оклемаешься – буди девку, пусть звонит лоху. Назначьте ему на завтра, часов на одиннадцать.
– А ты не думаешь, что пора когти рвать, Шарк? – спросил Поляк. – Стрёмно мне что-то. Денег мы хороших срубили, самое время отваливать, пока за жопу не взяли.
– Отваливать капитально надо, – буркнул Шарк. – Так, чтобы следов за собой не оставить. Отвалим, не бзди. Но пока ещё рано. Два-три прорыва ещё сделаем, и тогда…
– А если раньше повяжут?
– Ну, повяжут, большое дело, – презрительно сплюнул Шарк. – Сутки подержат и отпустят. Дел на нас нет, а за одни подозрения на нары не сажают. Ни у нас, ни здесь. Так что двигай, пан Жорик, шевели копытами.
Геннадия Клеймана Шарк и Поляк величали старым ослом. Иногда Шарк проявлял признаки остроумия, и тогда осёл заменялся на гада, сволочь и мудака. Поляк всякий раз ржал, видимо, слово «мудак» казалось ему необычайно весёлым. Вера же всегда обращалась по отчеству. Ей нравился неприхотливый, тихий и доброжелательный Геннадий Ильич, когда у него наступали периоды просветления. Правда, большую часть времени Клейман проводил в прострации и сидел, уставившись в одну точку, неразборчиво бормоча и пуская слюни. Тогда Вере приходилось брать на себя функции медсестры и ухаживать за стариком. Также в её обязанности входило разыскивать и покупать самые неожиданные предметы из списков, составляемых Клейманом, когда у него наступали прояснения. Получив такой список в первый раз, девушка крайне удивилась наличию в нём таких вещей, как ловушки для тараканов, противозачаточные пилюли и немолотые кофейные зёрна.
