Андрей Уланов - Найденный мир
– Надеюсь, вы не ждете, что эту работу смогут выполнить офицеры флота? – осведомился лейтенант. – Не отрицаю нужности дела… однако в Морском корпусе нам преподавали навигацию и баллистику, а не филерское ремесло.
– На этот счет не извольте беспокоиться, – жандарм неожиданно заулыбался так, словно Бутлеров только что сообщил ему нечто чрезвычайно приятное. – Мы уже предприняли все потребные шаги. Вместе с указанным бутовщиком на ваш корабль также будет внедрен и наш человек. Опытный сотрудник, вполне компетентный как в своих прямых обязанностях, так и в ваших навигациях, – последнее слово поручик обозначил насмешливым оттенком. – Все, что потребуется от вас, – не обращать особо пристального внимания на, скажем так, странности в их поведении.
– Их?
– Разумеется, их. Спугнуть товарища эсера преждевременно – совершенно не в наших интересах.
– И до каких же пределов прикажете игнорировать эти самые «странности»? – раздраженно спросил Бутлеров. – Если ему, к примеру, вздумается прямо среди бела посреди палубы свою агитацию вести – тоже делать вид, будто ничего не происходит?
– До разумных, – спокойно произнес поручик. – Ибо уверен, что до подобного «примера» дело не дойдет. Наоборот, вышеупомянутый субъект будет стараться вести себя тише воды ниже травы. Они, господин лейтенант, в массе своей далеко не дураки… к сожалению. А не то работать нам было бы не в пример легче.
– Ну, допустим… – Бутлеров, не зная, что бы еще сказать, встал, прошелся по каюте, остановился перед портретом государя. – Что-нибудь еще? Этот ваш сотрудник… он будет действовать под видом кого?
– Минного унтер-офицера. Не волнуйтесь, – хмыкнул поручик, – терпеть общество жандарма на ваших собраниях вам не придется. Вас ведь именно этот аспект беспокоил? – Бутлеров промолчал. – Что ж… если других вопросов у вас нет – честь имею!
Два месяца спустя
Ветер нес клочья облаков над самыми верхушками волн. Зеленоватая пена мешалась с сизой мглой, темные тучи мчались низко, едва не касаясь верхушек мачт. Тяжелая, стеклянная вода вздымалась горными хребтами, горы сталкивались, рушились, разлетались студеными брызгами.
– Замечательная погода, не правда ли?! – Перекричать гул ветра Дмитрию Мушкетову удавалось с трудом. Грохотали океанские валы, звенели натянутые снасти, весь корпус «Манджура» скрипел и жаловался, подминая под себя неподатливые волны.
– Дмитрий, вы с ума сошли! – убежденно отозвался его старший товарищ.
За свою жизнь Владимир Афанасьевич Обручев обошел половину Азии. Он пересек пустыню Каракум, он бывал на Алтае, в Джунгарии и Монголии, он изучал лессы в Китае и переплывал Байкал. Но весь этот опыт никак не мог подготовить его к морскому путешествию на шестидесятиметровой канонерке через предзимнее Берингово море.
До этого плавания он думал, что не подвержен морской болезни.
– Этот шторм меня доконает! – крикнул он, чувствуя, как ветер срывает звуки прямо с языка и уносит куда-то в бесконечный невидимый простор. Там они, наверное, падают в воду, глохнут и уходят на дно, чтобы лечь окаменелостями в твердеющий донный ил.
– Какой шторм? – непритворно изумился Мушкетов. – Это еще не шторм! Просто свежий ветер! Если заштормит, на палубу вовсе невозможно будет выйти!
Геолог стер с лица очередную порцию брызг. Кроме лица и кистей рук, тело ученого полностью прикрывала от влаги зюйдвестка, а от холода – толстый вязаный свитер под нею. И все равно Обручева знобило. Палубу качнуло особенно сильно, и желудок в очередной раз бессильно попытался выкарабкаться наружу через глотку.
– Не могу разделить ваш энтузиазм!
Мушкетов пожал плечами:
– Ветер надувает паруса! Делаем четыре узла! Без траты угля! Не быстро! Зато надежно!
– Мы еще не пересекли Разлом? – крикнул в ответ Обручев.
– Пока нет! Но уже скоро! Граница проходит восточнее острова Чугинадак! Из группы Четырехсопочных! Мы едва миновали острова Андрианова! Завтра можно ожидать!
– Смотрите! – перебил ассистента геолог. – Вода меняет цвет!
Впереди, слева по курсу, плотную толщу воды заволакивала тускло-зеленая муть – цвета гниющей ряски. Граница между прозрачной толщей холодных северных вод и странным течением была на диво отчетлива.
– Какое-то течение, – предположил Мушкетов. – Возможно, из-за Разлома? Узор течений должен был измениться, как и направление ветров. Вы обратили внимание, что восточный ветер несет непривычное для зимы тепло?
– Возможно, с этими течениями к нам попадают и существа, наподобие владивостокского ящера, – мрачно предположил Обручев.
До сих пор экспедиция не столкнулась ни с одним морским чудовищем. Больше того, всякие слухи об их появлении оказывались, как и сообщения о смерти некоего американского фельетониста, сильно преувеличенными.
– В доисторических ящеров я поверю, когда увижу их, – легкомысленно отмахнулся Мушкетов. – Глядите, Владимир Афанасьевич, – чайка! Что ей тут делать? До ближайшей земли миль сорок.
– Должно быть, унесло штормом, – рассудительно заметил геолог. – Смотрите, как тяжело она летит. Видимо, устала.
Несчастную птицу так мотало на ветру, что в полете она больше напоминала захмелевшего бражника. Заметив в бушующих волнах спасительный островок палубы, чайка направилась к нему, едва не распласталась о надутые паруса, чудом не запуталась в снастях и в конце концов шлепнулась на доски бака шагах в десяти от двоих ученых.
– Какая странная чайка… – проговорил ассистент, приглядываясь. – Смотрите, Владимир Афанасьевич, что за любопытная расцветка: сизая, с черными полосами по краю крыла. Как думаете, – предложил он, взявшись за застежки зюйдвестки, – если мы ее поймаем, профессор Никольский выйдет из меланхолии?
Птица смерила его презрительным взглядом.
– Дима, – произнес Обручев не своим голосом, – это не птица.
– Что? – переспросил Мушкетов.
Существо на палубе запрокинуло голову и издало протяжный, скрипучий вопль. В клюве его – нет, в пасти! – блеснули мелкие острые зубы.
Острый запах формалина перебивал даже тошнотворную вонь полупереваренной рыбы.
– Великолепно, – повторил зоолог в восьмой раз. – Ве-ли-ко-леп-но!
Он поднял пинцетом багряно-черный ошметок, обнажив хрупкую белую кость.
– Я начинаю думать, что наш молодой товарищ своей оплошностью оказал нам большую услугу, – проговорил он, вглядываясь в полураспотрошенную тушку. – Едва ли я мог бы заставить себя вскрыть это существо, будь оно живо.
Мушкетов зарделся, точно девица. В попытках усмирить тварь, рвавшуюся на свободу из-под наброшенной зюйдвестки, юноша нечаянно свернул ей шею, после чего неведомое создание угодило прямиком к Никольскому на препарационный стол, обустроенный наскоро в отгороженном углу кают-компании.
