Клиффорд Саймак - Цилиндр
— Практически ничего, это не моя область. Я кибернетик — потому-то и остался здесь. Я часто подымаюсь на холм, когда здесь тихо, и погружаюсь в размышления.
— Когда речь заходит о кибернетике, то тут я дурак-дураком.
— Это довольно обширное поле деятельности. Я работаю над интеллектом.
— Подумать только!
— Над искусственным интеллектом, — уточнил Кирби.
— А что, машина может стать разумной?
— На мой взгляд, да.
— Ну что ж, чудесно. Желаю тебе успехов.
Я чувствовал, что теперь, когда появился новый человек, с которым можно поговорить о своей работе, на него напала охота почесать языком; зато у меня никакой охоты стоять и среди ночи выслушивать его излияния как-то не было.
— Пожалуй, пойду обратно, — сообщил я. — Стало холодновато. Может, теперь смогу заснуть.
Я повернулся, чтобы уйти, и вот тут он меня и спросил:
— Чарли, я хочу спросить тебя об одной вещи. Сколько раз за свою жизнь ты сообщил собеседникам, что получил образование в Енотовом Ручье?
Вопрос настолько меня ошарашил, что я вновь повернулся лицом к нему:
— Курьезный вопрос.
— Может, оно и так, но все-таки — сколько?
— Не больше, чем требовалось, — ответил я, минуту поколебался, ожидая, что он заговорит, но он молчал, и тогда я решил подвести черту. — Рад был повидаться, Кирби, — и направился к зданию.
Но он снова позвал меня, и я снова обернулся.
— Еще вопрос: что тебе известно об истории Енотова Ручья?
— Ничегошеньки, и даже неинтересно.
— А вот мне было интересно, и я кое-что проверил. Ты знаешь, что сюда не вложено ни цента государственных денег? За всю его историю не было никаких субсидий на исследовательскую работу. Насколько мне известно, за ними даже не обращались.
— В свое время были сделаны какие-то пожертвования. В восьмидесятых некто по имени Крамден вложил сюда денежки, и Крамден-Холл назван в его честь.
— Это так, да только никакого Крамдена не было и в помине. Кто-то вложил деньги от его имени, да только никакого Крамдена на свете не было. Вообще не было людей с таким именем.
— А кто же тогда был?
— Не знаю.
— Ну, — сказал я, — по-моему, теперь это роли не играет. Енотов Ручей на месте, а остальное не в счет.
Я снова повернулся, и на этот раз он дал мне уйти.
Я сказал ему, что рад был повидаться, хотя никакой радости не испытывал: я ведь его почти и не помнил. Кирби был для меня просто именем, пришедшим из прошлого, я даже не помнил его лица. Кстати, оно так и осталось именем без лица: он стоял спиной к луне, и лицо скрывалось в тени.
А потом, еще эти глупые расспросы о том, сколько раз я поминал Енотов Ручей и кто жертвовал на колледж. Чего же Кирби добивался, и что его так волновало? «Во всяком случае, — решил я, — мне на это начхать». Я не собирался торчать тут настолько долго, чтобы это начало меня трогать.
Дойдя до основания ведущей в Крамден-Холл лестницы, я обернулся и через дорогу обозрел прилизанный пейзажик, уютно приткнувшийся в ее изгибах.
«Енотов Ручей, — подумал я. — Бог ты мой, ну, конечно же, это Енотов Ручей!» О таком месте никогда не станешь упоминать без особой нужды, потому что название звучит как-то уж слишком кондово, и люди сразу начинают спрашивать, а где это, да что там за школа — а ответов-то и нет. «Не слыхал ни разу, — скажут тебе, — а ведь такое интересное название!»
И уж тогда не скажешь, что они не слыхали этого, потому что и не должны, потому что он заботливо упрятан подальше, и получил свое кондовое название именно для того, чтоб ни один человек в здравом уме и трезвой памяти на вздумал ехать сюда учиться. И нельзя даже сказать, что не студенты выбирают школу, а школа выбирает студентов, что для вербовки интеллектуалов отправляют специальные миссии, как другие колледжи отправляют миссии для вербовки здоровяков в футбольные команды. Вообще-то «интеллектуалы» — сказано слишком уж сильно, поскольку далеко не все мы — а я тем более — были такими уж мозговитыми. Скорее, от нас требовалось наличие каких-то специфических способностей, хотя никто толком не знал, каких именно — вроде особого подхода к решению проблем и некой философии, тоже несформулированной; разумеется, кое-кто ведал в этом толк, но наверняка не приглашенные в Енотов Ручей избранники. Мы так и не поняли, ни как нас отыскивали, ни кто за этим стоит. Я-то всю жизнь считал, что правительство: процесс отбора осуществлялся с какой-то увертливой скрытностью, характерной для работников спецслужб. Хотя, если Уинтроп не соврал, правительство тут ни при чем.
Конечно, далеко не все из нас устроились столь благополучно, как следовало ожидать — взять хотя бы меня. А Мэри… ну, Мэри, наверно, тоже. Помнится, во время учебы она проявляла такой интерес к экономике, что это огорчало Старика Пратера — наверно, и многих других тоже; а потом от экономики перекинулась на музыку, что было еще дальше от того идеала, к которому стремился колледж. Вот Леонард — другое дело; он был одним из счастливчиков: блестящий математик, продвигающий науку из области логики в область интуиции, положив начало многообещающему прорыву к пониманию не только устройства, но и смысла существования Вселенной.
Я немного постоял, глядя на газон и огибающую его дорогу; пожалуй, ждал, что пагода вот-вот появится, но она так и не появилась, и я ушел в дом.
4
Машина времени выглядела именно так, как ее описал Старик Пратер. Цилиндр заклинило между березовых стволов; обводы его были немного нечеткими, словно мерцали, но не настолько сильно, чтобы его нельзя было разглядеть. Хлама, занесенного из других времен, почти не было — только теннисный мячик да старый ботинок. А пока мы смотрели, исчез и ботинок.
— Перед вашим приездом, — сообщил Старик Пратер, — мы провели кое-какие предварительные исследования; привязали к шесту фотоаппарат и подвинули поближе, чтобы снять всю поверхность — то есть, кроме того бока, что на земле. Первый фотоаппарат пропал — если подобраться к ней слишком близко, то можно сдвинуться во времени, что ли — но второй аппарат остался у нас, и на снимках мы нашли кое-что любопытное. У самой земли, за березой, есть нечто вроде регулятора.
Старик Пратер вынул из-под мышки принесенную папку, и мы сгрудились вокруг, чтобы поглядеть на фотографии. Две из них действительно показывали что-то вроде ручки управления — круглую заплату на металле цилиндра. На ней не было никакой маркировки, только три небольших выступа по краю ее окружности — должно быть, раньше они были связаны с каким-то механизмом управления.
— И все? — спросил Леонард.
