Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 4
— Когта фы уезшаете, сэр?
— Завтра, рано утром.
— Понимаю, сэр. Очень плаготарен фам. Фесьма заманчифое претлошение.
— …Заодно поищи новые рецепты для себя самого.
— Постараюсь, сэр.
— Наверное, забавно готовить блюда, вкуса которых не можешь даже вообразить?
— О нет, сэр, — запротестовал он. — На фкус-тестеры мошно полностью полошиться. Я часто размышляю, какой фкус у того, что я готофлю, но это ведь как у химика: он не фсегта знает, какофы его химикалии на фкус. Фы понимаете, что я хочу сказать, сэр?
В одной руке он держал корзиночку с ватрушками, другой сжимал ручку кофейника, третьей рукой подавал тарелку с капустным салатом, а четвертой, свободной, опирался на ручку столика. Он был ригелианцем, и имя его звучало что-то вроде «Ммммрт'н Бррм'н». Он выучился английскому от одного немца, который переиначил его имя на свой лад — Мартин Бремен.
Ригелианские повара, если снабдить их специальными вкус-тестерами, готовят лучшие блюда во всей Галактике, хотя сами относятся к ним довольно равнодушно. Подобные беседы мы с Мартином вели уже не раз, и он отлично знал, что я просто шучу, когда пытаюсь заставить его признаться, что человеческая пища наводит его на мысли об отходах — производственных или органических. Очевидно, профессиональная этика не позволяет ему сделать подобное признание, и он возражает мне с подчеркнутой вежливостью. Лишь иногда, когда избыток лимонного, грейпфрутового или апельсинового сока выводит его из обычного равновесия, Мартин признается, что готовить пищу для homo sapiens считается низшим уровнем, до которого только может опуститься повар-ригелианец. Я стараюсь ублажать его, насколько это в моих силах, потому что сам он мне нравится не меньше, чем то, что он готовит. Кроме того, раздобыть повара-ригелианца чрезвычайно трудно, вне зависимости от того, сколько вы готовы ему заплатить.
— Мартин, если со мной что-нибудь случится во время путешествия, я хочу, чтобы тебе было известно — я упомянул тебя в своем завещании.
— Я… Я не знаю, что сказать, сэр.
— Тогда не говори ничего, — усмехнулся я. — Но вряд ли стоит рассчитывать на скорое получение наследства. Я собираюсь вернуться.
Мартин был одним из немногих, с кем я мог разговаривать о подобных вещах. Он служил у меня уже тридцать два года и давным-давно заработал себе хорошую пожизненную пенсию. Все это время его единственной страстью оставалось лишь приготовление пищи, а из всех людей он, уж не знаю почему, с симпатией относился только ко мне. Мартин неплохо бы зажил, помри я вдруг, но не настолько уж хорошо, чтобы подмешать мне в салат муританского яда.
— Взгляни только на этот закат, — решил я сменить тему разговора.
Он смотрел минуту-другую, потом произнес:
— Хорошо фы их потрумянили, сэр.
— Спасибо за комплимент. Можешь оставить коньяк и сигары и быть свободен. Я посижу еще немного.
Оставив сигары с коньяком на столе, он выпрямился в полный рост — во все свои восемь футов, отвесил поклон и сказал:
— Счастлифого пути, сэр. И спокойной ночи.
— Приятных снов, — отозвался я.
— Плаготарю фас, — и он растаял в сумерках.
Когда подул ночной бриз и лягушки вдали затянули баховскую кантату в своих болотах, моя багряная луна, Флорида, взошла в том же месте, куда опустилось усталое солнце. Цветущие по ночам розоодуванчики испускали в бирюзовый воздух вечера свой аромат, звезды рассыпались по небу, словно алюминиевое конфетти. Рубиново-красная свеча тихо потрескивала на столе, омар таял во рту, как масленый, шампанское было ледяным, словно сердце айсберга. Меня охватила какая-то грусть, хотелось сказать окружающему меня миру: «Я вернусь!»
Итак, я закончил с омарами, шампанским, шербетом и, прежде чем плеснуть себе рюмочку коньяку, закурил сигару, что, как мне не раз говорили, является признаком дурного вкуса. В оправдание пришлось произнести длинный тост обо всем, что попалось мне на глаза, и под конец я налил себе чашечку кофе.
Завершив ужин, я поднялся и обошел вокруг того большого сложного здания, которое я называю своим домом. Достигнув бара на Восточной Террасе, я устроился там поудобнее с очередной рюмкой коньяка, не торопясь раскурил сигару, уже вторую за сегодняшний вечер, и стал ждать. Наконец появилась она, принеся с собой, как всегда, запах роз.
На Лизе было что-то мягкое, шелковисто-голубое, пенящееся вокруг нее в свете фонарей, все такое искрящееся и воздушное. На руках у нее были белоснежные перчатки, на груди сверкало бриллиантовое ожерелье. Ее светлые волосы были нежного пепельного оттенка, на бледно-розовых губах играла едва заметная улыбка. Сейчас голова ее была склонена набок, один глаз закрыт, другой прищурен.
— Приятное свидание при лунном свете, — произнесла она, и легкая улыбка неожиданно превратилась в ослепительную.
Я все рассчитал так, чтобы именно в этот момент вторая луна, слепяще-белая, взошла над горизонтом. Голос Лизы напоминал мне пластинку, которую заело на одной высокой ноте. Пластинки теперь никогда не заедают, но я-то помню и иные времена.
— Привет, — сказал я. — Что будешь пить?
— Виски с содовой, — ответила она, как обычно. — Какая чудесная ночь!
Я заглянул в ее голубые глаза и улыбнулся.
— Да, пожалуй. — Я ввел в машину заказ, и вскоре передо мной возник стакан с выпивкой.
— А ты изменился. С тобою стало проще.
— Наверное.
— Что у тебя на уме? Что-нибудь плохое?
— Может быть, — я пододвинул стакан к ней поближе. — Сколько там получается?.. Уже месяцев пять?
— Чуть больше.
— Твой контракт был на год?
— Да.
— Я его расторгаю, — с этими словами я протянул ей конверт.
— Что ты хочешь этим сказать? — Улыбка застыла на ее губах, затем медленно исчезла.
— Как всегда: лишь то, что сказал.
— Ты имеешь в виду, что я тебе больше не нужна?
— Увы. Здесь вполне достаточно, чтобы ты выбросила из головы дурные мысли. — Я передал ей второй конверт.
— Но почему? — продолжала настаивать она.
— Мне нужно уехать. Тебе нет смысла скучать здесь все это время.
— Я подожду.
— Мое отсутствие может быть долгим.
— Тогда я поеду с тобой.
— Даже если это опасно? Даже если тебе, быть может, придется погибнуть вместе со мной?
Я надеялся, что она скажет «да». Но все-таки, мне кажется, в людях я немного разбираюсь. Поэтому я заранее позаботился о рекомендации.
— В наше время такое случается, — пояснил я. — Иногда даже мне приходится идти на определенный риск.
— Ты дашь мне рекомендацию?
