Евгений Ничипурук - Двое
– Подожди! Чуть не забыл! – воскликнул Марк и одним броском перемахнул через кровать к сумке. Вытащил полароид.
– Опять ты… – улыбнулась она, в голосе ее не было раздражения. Она все понимала.
Он вскочил на кровать и щелкнул вспышкой. Потом прижался к ней щекой и, отстранив фотоаппарат на вытянутую руку, нажал снова на кнопку. Потом еще раз. И еще. Они гримасничали, улыбались, делали грустные лица. Потом они целовались… И еще целовались… А потом уже не могли сдержаться и вновь занялись любовью, прямо на разбросанных по кровати снимках, медленно расцветающих их очертаниями. В комнате было мало света и прошлое на фотографиях рождалось с опозданием. А может будущее так стремительно наступало, что время не успевало за ним.
– Надо все-таки выбраться в город! – сказала она, когда дыхание немного восстановилось.
– Ты не боишься, что нас могут увидеть? – нахмурил брови он. Хотя пройтись с ней по старому городу нормальной парой – было всем, о чем он мечтал в последнее время.
– Мы будем начеку! Как шпионы в разгар войны, – она встала и прокралась в ванную, изображая опытного разведчика. Он захохотал и свернулся в постели, разглядывая снимки. На одном из них они занимались любовью. Видимо, случайно задели ногой уже отброшенный в сторону аппарат…
Он собрал все карточки в стопку и аккуратно вложил в блокнот. Быстро оделся и потом еще минут двадцать терпеливо ждал пока соберется она, исподтишка поглядывая за ее приготовлениями. Пока готовились к выходу – прикончили бутылку шампанского, так что настроение у обоих было приподнятое. Когда вышли, то с удивлением обнаружили, что день уже клонится к концу. А значит, и их встреча стремительно близится к завершению. Стало грустно. В такси она прижалась к нему, а он начал задумчиво перебирать ее волосы. Ехали молча. Она сползла чуть ниже, чтобы случайные знакомые-прохожие не увидели ее проезжающей в такси с незнакомцем. Он, несмотря на то, что его могли узнать ничуть не меньше (в газетах в последнее время довольно активно писали про теряющего рассудок известного боксера), не прятал лица. Он понимал, что всплыви на поверхность правда, он сделает очень больно многим людям. Но уж так вышло, что он привык делать больно, а прятаться не привык.
Остановились на центральной площади старого города. Взявшись за руки, они двинулись по улочке. На углу зашли в новый маленький отель и там поднялись на лифте в кафе на крыше. Там никого не было. То, что нужно. Сели за дальний столик.
– Знаешь… Больше всего меня убивает, то, что когда это случится, я даже не смогу придти к тебе на похороны… – тихо сказал он.
– Почему не сможешь? – улыбнулась она.
– А что, можно? – обрадовался Марк.
– Нет… не стоит… Но если я не успею уничтожить свой телефон, то ты сможешь приходить. Про тебя тогда все будут знать. Ведь там вся наша история… Все наши смс… Фотографии…
– Не лучше ли стереть все это сейчас? Если ты так не хочешь, чтобы все узнали… – пробурчал он. Ему все больше не нравилось прятаться.
– Я не смогу жить без них. Понимаешь? Хоть какая-то радость.
Солнце медленно стекало по скользкому осеннему небу. Крыши красились в розовое.
– Красиво. Как будто совсем другой город.
– Идеально. Здорово, что все сегодня вышло идеально. Что ничего не случилось… Такого, что могло бы испортить…
– Да… Ты прав. Идеально.
Они заказали шампанского. Он выпил свой бокал залпом. До расставания оставалось чуть больше часа. Он терпеть не мог эти два последних часа… Как и последующие дни.
Она глянула на часы. Потом взяла его руку и долго смотрела в его серые озорные глаза. Ему тридцать пять, а он еще совсем мальчишка. В нем столько всего от мальчишки… Наверное, за это она его и полюбила… А может потому что… Потому что… Просто любила его на самом деле всегда. Даже когда не знала о его существовании. По крайней мере, ей так казалось сейчас… Или хотелось в это верить.
Шампанское кончилось и теперь они, ожидая такси, любовались одиночеством крыш. Здесь все было иначе. Когда смотришь на крыши, не видишь никакой суеты. Мир прозрачный и чистый. Спокойный и отрешенный. Идеальный мир. Мир, в котором они могут просто стоять, взявшись за руки, и не бояться, что кто-нибудь их заметит… И потому каждая такая минута была для них бесценна. Помолчали.
Пришла машина. Из отеля они спускались уже по привычке по очереди, будто не вместе. Когда тронулись, он вдруг разговорился и понес несвойственную ему чепуху. Рассказывал смешные истории из своего детства. Про то, как отец мечтал всю жизнь, что сын станет, как и он, барабанщиком, и потому на кухне Марк бил что есть мочи по кастрюлям и сковородкам. Марк попросил таксиста сделать радио тише и почти безукоризненно отбабарабанил соло на коленках со сложнейшим джазовым ритмическим рисунком. Она смеялась. Он тоже. Остановиться не могли. Будто где-то внутри них накопился такой критический объем оптимизма и радости, что сдержать его уже было нельзя. И почему они боялись до этого выпустить его? Боялись спугнуть счастье? Слишком много думали о плохом? Так вот сейчас уже расставание. Можно расслабиться.
Вскоре они совсем потеряли страх и целовались в лифте, как подростки, и, почти пританцовывая танго, допрыгали до своего номера. Два поворота направо, и еще два танцевальных па до двери. Марк засунул в дверной замок карточку ключ, но вытащить его не успел.
Руки и тело опять пронзила судорога. Будто он в одно мгновение замерз. Да так сильно, что и не пошевелиться от холода… Он свалился на пол. И снова его трясло, и он снова молился, стиснув зубы: «Пожалуйста, не сейчас… Осталось ведь совсем чуть-чуть…» На этот раз мольбы не помогали. Его куда-то несло, обволакивало туманом, укутывало ватой и еще чем-то плотным и звуконепроницаемым. Таким, что он очень скоро уже не мог расслышать ее крики. А потом и свет погас. И на него опустилась липкая темнота.
* * *… Марк листал свой блокнот с вклеенными фотографиями. Кто-то все аккуратно разместил на страничках, подписал, пронумеровал, расставил даты и адреса, где были сделаны снимки. На полароидных снимках улыбался он сам и молодая девушка лет двадцати четырех. Ее лицо было ему не знакомо. Но он знал, что когда-то любил ее. Он прочел вслух ее имя. Ааа-деель. Медленно. По буквам. Ничего внутри его не отозвалось. Будто кинул камень в давно высохший колодец. Каждое утро он просматривал все фото и каждое утро произносил ее имя… За день он проговаривал его полсотни раз – сознание молчало и не выдавало ни одного образа. Пустота. Такая же пустота раскрывалась перед ним и когда он произносил свое собственное имя. «Маркус Рейнер» – медленно читал он обведенное санитаром кружком на газетной вырезке, в которой сообщалось, что известный в прошлом боксер попал в психиатрическую больницу с тяжелым диагнозом – синдром Паркинсона.
