Валерий Алексеев - Чуждый разум
Разгорячившись, Роберт Аркадьевич набросал на листке из календаря программу вопроса и позвонил в машинный зал. Минуты две все молча ждали ответа, потом Ахябьев пожал плечами и, криво усмехнувшись, положил трубку.
— Ну что? — нетерпеливо спросил его Путукнуктин.
— А ничего, — ответил Роберт Аркадьевич. — Эти «Неги» совсем обнаглели, скоро непечатно выражаться начнут.
При этих словах Фомин громко и радостно засмеялся. Все посмотрели на него с недоумением, но он ничего не стал объяснять, только покрутил головой и, усмехаясь, стал рыться в своем столе. В тумбу стола у Фомина был вмонтирован портативный предметный каталог. С помощью этого нехитрого приспособления Владимир Иванович экономил отведенное ему машинное время. Другие по всякому пустяку становились на очередь к «Неге», и к концу квартала попадали в жестокий цейтнот. Фомин же выходил на связь с машиной только в случае крайней необходимости, и за это «Нега» его уважала. Владимир Иванович был убежден, что ему-то машина не скажет ничего непечатного.
— Мне представляется… — снова начал Мгасапетов, и на этот раз его услышали. — Мне кажется, что сам наблюдатель… ну, как бы поточнее это сформулировать… ну, не подозревает, что ли, о своих функциях. Не сознает себя пришельцем…
— А кем же он себя сознает? — ехидно спросил Путукнуктин.
— Обыкновенной личностью, — смутившись, пояснил Гамлет Варапетович. Научным работником, со своей темой, со своим прошлым, со своими планами на будущее. Иначе ему… как бы это сказать… трудно было бы функционировать незаметно. Вжиться мало, надо быть, именно быть обыкновенной личностью. Я на чем основываюсь? Вот нас четверо тут, на глазах друг у друга, неужели мы не угадали бы, кто личность, а кто существо?
— Есть отделы, где сидят поодиночке, — как бы невзначай заметил Ахябьев.
— Есть отдельные кабинеты! — с восторгом поддакнул Путукнуктин.
Но Ахябьеву его реплика не понравилась.
— Слушай, ты, посягатель, — сказал он с досадой. — Постарайся себя превозмочь. Гамлет что-то имеет сказать, но никак не решается. Не мешай человеку тужиться.
— Собственно, я… — конфузливо проговорил Мгасапетов, — я практически уже все сказал. Побольше такта, побольше доверия друг к другу… Так ли уж нам важно знать, кто именно? В конце концов, Он делает свое дело, и указывать на него пальцем бестактно…
— Кончай ты о своем такте, — раздраженно сказал Ахябьев. — Все это мы уже слышали. Ты же другое хотел сказать, Мгасапет.
Владимир Иванович Фомин зорко взглянул на Ахябьева, но опять-таки не вмешался. Хотя вмешаться стоило: недоволен был Фомин поведением своих товарищей.
Ахябьев совсем зазнался, да и Путукнуктин тоже слишком активничает в разговоре. Пора бы им указать на их место… но Мгасапетов делать этого не умел.
— Может быть, действительно… — промямлил Мгасапетов. — Для оздоровления обстановки в нашей группе…
— Я все понял! — вскрикнул Путукнуктин. От волнения он даже привстал со стула. — Существо обнаружено, но мешать ему не хотят! Гамлет Варапетович, ради всех святых: КТО? В КАКОМ ОТДЕЛЕ?
— Видишь ли, Слава, — тихо сказал Мгасапетов, — я, конечно, не имел права… Более того, мне было строжайше предписано… и если вы хоть как-то дадите понять, что я…
— Боже, за кого он нас принимает! — страдальчески заломив руки, простонал Путукнуктин.
— Нет уж, позвольте мне договорить, — с неожиданной настойчивостью сказал Мгасапетов. — Я нарушаю приказ руководства, категорический приказ, и я должен объяснить вам мотивы.
— Это невыносимо… — прошептал Путукнуктин и в изнеможении опустился на стул.
— Славик, Славик, ну зачем ты так волнуешься? — ласково сказал ему Роберт Аркадьевич. — Пусть человек объяснит мотивы. Ты же знаешь Гамлета: немотивированные поступки ему отвратительны.
— Именно! — с горячностью подхватил Мгасапетов. — Именно отвратительны, Робик! Я решил сказать вам всю правду, невзирая… впрочем, я повторяюсь. Я хочу, чтобы этот человек… или это существо, как вам угодно… не чувствовал, в смысле не чувствовало себя среди нас изгоем. Мы должны отнестись к нему человечно: без пренебрежения, без излишнего назойливого любопытства, без недоверия, без зависти… да, без зависти! Я уверен, что оно нас поймет.
— Я тоже в этом уверен, — терпеливо сказал Ахябьев. — Но, Гамлюша, ты требуешь от нас слишком многого. Ведь ты так и не сказал нам, кто ОНО.
— Дело в том, — медленно проговорил Гамлет Варапетович, — дело в том, что я и сам не знаю, кто ОНО. Может быть, ОНО — это я. Но ОНО среди нас, это определенно.
— Ты хочешь сказать… — начал было Ахябьев, но не договорил.
— Я хочу сказать, что ИПП запеленговал источник. И этот источник находится в нашем здании, на третьем этаже, в комнате номер триста пятнадцать. У меня все.
Тут стало тихо, конечно: Ахябьев замер с раскрытым ртом, Слава Путукнуктин побледнел, потом покраснел и растерянно завертел головой, и даже Фомин, сунувший обе руки по локоть в ящик своего каталога, вдруг резки выпрямил спину, как будто нашарил там скорпиона. А Гамлет Варапетович, сбросив с плеч своих тяжкий груз мотивации, по-видимому, сразу почувствовал себя легче: он вытер пот со лба, облегченно вздохнул и устроился за столом поудобнее.
— Что ж получается?.. — заговорил Путукнуктин, но покраснел еще больше и надолго умолк.
— Допрыгались! — мрачно буркнул Фомин и, насупившись, возобновил свои поиски в ящике, которые, как ему ни хотелось их растянуть, тут же увенчались успехом: без особого удовлетворения Владимир Иванович достал из стола расчетную карточку по теме «Динамика автомобильных катастроф среди курящих женщин Северного Мадагаскара».
— Что ты этим хочешь сказать? — осторожно спросил его Ахябьев, но Фомин не удостоил его ответом: у него был теперь повод уклониться от дальнейшего участия к разговоре, углубившись в расчеты, и он этим поводом воспользовался.
— Так, так… — сказал Ахябьев неопределенно, но тут новая мысль завладела его сознанием, и он забыл о реплике Фомина. — И что же, — спросил он Мгасапетова, — весь институт уже знает, что мы… то есть что один из нас это самое?
Роберт Аркадьевич юмористически покрутил пальцами в воздухе.
— Что ты, Робик, что ты! — поспешно возразил Мгасапетов. — Я и вам-то не должен был говорить…
Склонившись над бумагами, Владимир Иванович снова горько улыбнулся.
— Однако! — с чувством произнес Роберт Аркадьевич и, откинувшись на спинку стула, повторил: — Однако! За себя я, конечно, спокоен, я себя помню с глубокого детства…
— Я тоже! — торопливо сказал Слава Путукнуктин. — Честное слово, товарищи! С четырехмесячного возрасга! У меня просто феноменальная детская память.
