Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой
До получения более подробных исследований я склоняюсь к мнению, что это морской нарвал колоссальных размеров, но снабженный не алебардой, а чем-то вроде острого тарана, какой встречается у броненосных фрегатов, на которые он походил и своей массой, и могуществом двигательной силы.
Такое объяснение может быть дано этому загадочному феномену».
Последние слова имели заднюю мысль: я хотел до известной степени охранить мое достоинство как профессора, и, чтобы не давать повода смеяться американцам, я заручился лазейкой, хотя, в сущности, верил в существование чудовища.
Моя статья горячо обсуждалась и получила весьма широкую известность. Очень многие согласились с моими взглядами. Предлагаемое решение предоставляло полный простор воображению. Человеческий ум склонен к созданию грандиозных сверхъестественных существ. Море представляет собой подходящую среду для рождения и развития таких гигантов, перед которыми земные животные вроде хотя бы слона или носорога — карлики. В водах обитают самые крупные представители класса млекопитающих, а быть может, и колоссальных размеров моллюски, ужасающего вида ракообразные, как, например, омары в сто метров длиной или крабы в двести тонн весом. Почему нет? Одно время современные геологическим периодам земные животные: четвероногие, четверорукие, пресмыкающиеся, птицы — были сделаны по моделям огромной величины. Создатель дал им гигантские формы, которые время мало-помалу уменьшало. Почему море в своих неизведанных глубинах не могло сохранить эти памятники жизни прошедшего времени, тогда как условия земного существования постоянно видоизменялись? Почему оно не могло сохранить в своих недрах последних представителей этих титанических видов, года которых считаются веками, а века — тысячелетиями?
Но если одни усматривали в этом проблему чисто научного интереса, то другие — позитивисты и по преимуществу американцы и англичане — желали во что бы то ни стало очистить океан от такого чудовища и обезопасить трансокеанические сообщения. Промышленные и торговые журналы трактовали вопрос с этой точки зрения. «Шиппинг энд меркэнтайл газет», «Ллойд», «Пакетбот» и «Ревю-маритим-колониаль» — все листки, субсидируемые страховыми обществами, поддерживали это требование и грозили увеличить страховую премию.
Общественное мнение вскоре высказалось, и первыми отозвались американцы. В Нью-Йорке стали снаряжать экспедицию для преследования нарвала. Броненосный фрегат «Авраам Линкольн», снабженный тараном и отличавшийся скоростью хода, должен был выйти в самом непродолжительном времени в море. Арсеналы были открыты для капитана Фаррагута, который энергично приступил к вооружению фрегата.
Но когда решено было отправиться преследовать чудовище, оно, как это часто бывает, более не показывалось. В течение двух месяцев о нем ничего не было слышно. Ни одно судно нигде его не встречало. Казалось, что оно проведало о состоявшемся против него заговоре. Так много о нем говорили. Шутники рассказывали, что этот тайный плут перехватил одну из телеграмм, которая сильно его напугала.
И вот, когда фрегат был уже снаряжен для далекой кампании и снабжен гигантскими рыболовными снастями, никто не знал, куда его отправить. Нетерпение росло, как вдруг 2 июля получено было известие, что судно «Тампико», совершавшее рейсы между Сан-Франциско в Калифорнии и Шанхаем, встретило три недели назад чудовище в северных морях Тихого океана.
Это известие вызвало сильную сенсацию. Менее чем за двадцать четыре часа капитан Фаррагут должен был выйти в море. Фрегат был снабжен всеми жизненными продуктами, камеры переполнены каменным углем, экипаж находился в полном составе налицо. Оставалось только затопить печи, развести пары и отчалить. Капитану Фаррагуту не простили бы и полдня, если бы он почему-либо задержал выход судна; впрочем, он сам страстно желал поскорее выйти в море. За три часа до отхода «Авраама Линкольна» из гавани Бруклина я получил письмо следующего содержания:
«Господину Аронаксу
профессору Парижского музея.
Гостиница «Пятое авеню» Нью-Йорк
Милостивый государь!
Если вы желаете принять участие в экспедиции «Авраама Линкольна», то правительству Соединенных Штатов будет приятно видеть представительство Франции в вашем лице. Капитан судна Фаррагут предоставляет в ваше полное распоряжение отдельную каюту.
Сердечно преданный вам
Д. Б. Гобсон, секретарь Морского министерства».
Глава III
КАК БУДЕТ УГОДНО ГОСПОДИНУ!
За три секунды до получения письма от Гобсона я столь же мало думал о преследовании нарвала, сколько о проходе через Северо-Западный пролив. Но три секунды спустя после того, как я окончил чтение письма достоуважаемого секретаря флота, я понял, что мое истинное призвание, единственная цель жизни заключаются в преследовании этого беспокойного чудовища и в освобождении от него мира.
Между тем я возвратился из трудного путешествия утомленным и жаждал отдыха. Я мечтал только возвратиться на родину, поскорее увидеть моих друзей, мою небольшую квартиру в Ботаническом саду и мои милые и драгоценные коллекции. Но теперь ничто не могло меня удержать. Я забыл все: усталость, друзей, коллекции — и принял без рассуждения предложение американского правительства. «К тому же, — думал я, — все пути ведут в Европу, и животное будет настолько любезно, что приблизит меня к берегам Франции. Оно дозволит изловить себя в европейских морях — для моего личного удовольствия, — и я доставлю в музей естественной истории никак не менее полуметра его костяной алебарды».
Но пока приходилось разыскивать нарвала на севере Тихого океана; и для того, чтобы отправиться во Францию, надо было предварительно отправиться к ее антиподу.
— Консель! — крикнул я нетерпеливым голосом.
Консель был мой слуга. Молодой человек, вполне мне преданный и сопровождавший меня во всех моих путешествиях, которого я так же любил, как и он меня. Этот фламандец по происхождению отличался хладнокровностью по природе, аккуратностью и точностью по принципу, усердием по привычке; он мало удивлялся неожиданностям в жизни, был находчив и ловок во всех поручениях и в любой службе и, вопреки своему имени, никогда не давал советов, даже когда его о том спрашивали.[4]
Вращаясь среди нашего маленького кружка ученых Ботанического сада, Консель кое-чему научился. Он был специалистом в классификации естественной истории и с легкостью акробата взбирался по лестнице групп, классов, подклассов, семейств, родов, видов и разновидностей. Но здесь и кончались его знания. Классифицировать — это была его сфера, и далее он не шел. Прекрасно ознакомленный с теорией классификации, он был настолько слаб в практике, что навряд ли отличил бы кашалота от кита. Но за всем тем он был прекрасный и с большими достоинствами молодой человек.
