Бет Рэвис - Ярче солнца
— Все постоянно движется к более хаотическому состоянию. Состоянию беспорядка, разрушения, распада. Старший, — говорит Марай, и на этот раз она не спотыкается о то имя, что я себе выбрал. — «Годспид» очень стар. Он разваливается.
Мне хочется возразить, но я не могу. «бам, жжж» двигателя, отталкиваясь от стен, дрожит, словно предсмертный хрип. Закрывая глаза, я не слышу скрежета шестеренок и не чувствую запаха горячей смазки. Я слышу, как задыхаются две тысячи двести девяносто восемь человек. Вонь двух тысяч двухсот девяноста восьми гниющих тел заполняет мне ноздри.
Вот как хрупка жизнь на корабле, на котором живут поколениями: тяжесть всего нашего существования давит на сломанный двигатель.
Три месяца назад Старейшина сказал мне: «Твоя обязанность — заботиться о людях, а не о корабле». Но… заботиться о корабле и значит заботиться о людях. За спинами корабельщиков расположены главные панели управления, которые отвечают за энергию, распределенную на поддержание функционирования корабля. Если я разобью пульт за спиной Марай, на корабле больше не будет воздуха. Если разобью другой пульт — не будет воды. Третий — света. Четвертый — выключатся датчики силы тяжести. Сердце корабля — это не только двигатель. Это вся эта комната и все, что внутри нее, — здесь бьется пульс жизни всех двух тысяч двухсот девяноста восьми человек на этом уровне и на том, что ниже.
Марай протягивает руку, и второй корабельщик Шелби машинально вручает ей уже включенную пленку. Марай проводит по ней пальцами, проматывая вниз, а потом передает мне.
— Только за одну эту неделю нам пришлось дважды проводить масштабные ремонтные работы в отсеке реактора солнечной лампы. Качество почвы опустилось значительно ниже среднего уровня, а система орошения продолжает протекать. Производство пищи уже больше года едва покрывает нужды, и вскоре начнется дефицит. Производительность труда за последние два месяца значительно снизилась. Поддерживать жизнь на корабле непросто.
— Но двигатель… — начинаю я, уставясь на экран, полный графиков с ползущими вниз показателями.
— Да пошел он в космос, этот двигатель! — рычит Марай. Даже с остальных корабельщиков на мгновение слетают неподвижные маски, выдавая изумление от ее вспышки. Она делает глубокий, дрожащий вздох и сжимает пальцами переносицу. — Прости, командир.
— Ничего, — бормочу я, потому что знаю, она не станет продолжать, пока я не скажу.
— Наш долг, Старший, ясен, — продолжает Марай резко, сдерживая себя. — Корабль важнее планеты. Если есть выбор между тем, чтобы улучшать жизнь на борту корабля, и тем, чтобы работать над двигателем, чтобы очутиться ближе к Центавра-Земле, мы должны всегда выбирать корабль.
Не зная, что сказать, сжимаю пленку в руках. Марай редко показывает свои чувства и никогда не теряет над собой контроль. Я не привык видеть на ее лице ничего, кроме хладнокровного спокойствия.
— Но мы же можем пойти хоть на какие-нибудь жертвы, чтобы исправить двигатель…
— Корабль важнее планеты, — повторяет Марай. — Это было нашим правилом с самой Чумы, с тех пор, как появились корабельщики.
Но я не собираюсь сдаваться.
— Прошло… — Пытаюсь посчитать, но нашу историю слишком замарали ложь и фидус, так что неизвестно, сколько времени прошло. — Со времен «Чумы» минули многие поколения. Даже если корабль важнее всего, за такое долгое время должны же мы были хоть что-то придумать, чтобы подлатать двигатель и добраться до планеты.
Марай молчит, и в ее молчании мне чудится что-то темное.
— Чего вы мне не рассказываете? — требовательно спрашиваю я.
И тут впервые Марай оборачивается к остальным корабельщикам в поисках одобрения. Шелби едва заметно кивает.
— Еще до меня, до того, как ты родился, первым корабельщиком был человек по имени Девин. — Глаза Марай снова на мгновение перебегают на Шелби. — Информация о двигателе всегда… распространялась выборочно.
Ясно. Чтобы правду знало как можно меньше народу.
— Я еще только училась, — продолжает Марай, — но мне вспоминается, что Старший… другой Старший, тот, что был до тебя…
— Орион.
Она кивает.
— Старейшина послал его на какие-то ремонтные работы, а тот, когда вернулся, не стал докладываться Старейшине. А пошел прямо к Девину. То, что он сказал… повлияло на Девина. После этого на некоторое время прекратились все исследования.
— Корабельщики объявили забастовку? — в изумлении вытягиваю шею. Из всех жителей «Годспида» корабельщики — самые верные подчиненные. Не знаю почему: то ли потому, что мы доверяли им и без фидуса, то ли потому, что верность заложена в их модифицированных генах, то ли просто потому, что их, как Дока и еще горстку людей, реально устраивает система правления Старейшины. Так или иначе, верность корабельщиков непоколебима.
— Не совсем забастовку — не такую, как ткачи на прошлой неделе. Выполняли все свои обязанности как обычно. Все, кроме работы над двигателем.
— И что заставило их снова начать разбираться в проблеме двигателя?
Я смутно помню об остальных корабельщиках, чувствую глубокое молчание, то, как им неуютно тут стоять, но мое внимание полностью сосредоточено на Марай.
— Старший умер, — просто отвечает она.
Старший, в смысле Орион. Он инсценировал собственную смерть, чтобы избежать настоящей — от рук Старейшины.
— После этого, — продолжает Марай, — первый корабельщик Девин возобновил работу над двигателем. Но… теперь информацию скрывали еще более тщательно. Уменьшилось число корабельщиков, у которых был доступ к двигателю, и Девин был не совсем, так сказать, откровенен со Старейшиной. Заняв его место, я продолжала действовать, как он меня учил. Но… я начала замечать… несостыковки.
— Несостыковки?
— Разные странности, — кивает Марай. — Некоторые поломки в двигателе казались новыми — как будто намеренными и сделанными недавно. Пропали все записи о прошлых работах — поскольку нам так и не удалось их восстановить, мы предполагаем, что их уничтожили.
Получается, Девин обманул свою же ученицу. Что бы ни сказал ему Орион, это изменило все, заставило его скрывать информацию от собственных подчиненных и от Старейшины. Когда-то Орион сказал мне, что «Годспид» летит на автопилоте, что может добраться до Центавра-Земли и без нас. Зачем он это сказал, если знал, что двигатель в еще худшем состоянии, чем считалось?
— И Старейшина тоже начал догадываться, так? — спрашиваю я.
Марай опускает взгляд на свои руки.
— Обязанность Старейшины — заботиться о людях. А о корабле заботятся корабельщики. Но незадолго до… до смерти он, думаю, действительно понял, что что-то не так.
