Рэй Брэдбери - Время, вот твой полет
— М-да. Плохо дело.
Вот он намазал лодыжку какой-то мазью и перевязал белым бинтом.
Судья окинул Коснера холодным, презрительным взглядом.
— Идите в душ!
— Еще чего! — вскричал Коснер. Он стоял на первой базе, пыхтя и надувая щеки, уперев веснушчатые руки в бедра. — Я сыграл верно. И остаюсь в игре, господь свидетель! Чтобы меня вышиб из игры какой-то черномазый!
— Он вас и не вышиб, — сказал судья. — Вас вышиб белый. Это я. С поля!
— Он уронил мяч! Почитайте правила! Я сыграл верно! Коснер и судья пепелили друг друга взглядами. Большой По поднял глаза от своей распухшей лодыжки. В голосе послышались бархатистые, ласковые нотки, глаза ласково посмотрели на Джимми Коснера.
— Господин судья, он сыграл верно. Пусть останется в поле. Он сыграл верно.
Я стоял рядом. И все слышал. Мы, мальчишки, побежали на поле, посмотреть поближе. Мама кричала, чтобы я вернулся.
— Да, он сыграл верно, — повторил Большой По.
У цветных как по команде вырвался вопль протеста.
— Эй, брат, ты что несешь? В голове помутилось?
— Я же вам сказал, — ответил Большой По спокойно. Посмотрел на доктора, который накладывал повязку. — Он сыграл верно. Пусть остается в поле.
Судья чертыхнулся.
— Ну и пожалуйста! Пусть остается!
И гордо зашагал прочь — спина напряжена, шея раскраснелась.
Большому По помогли подняться.
— На эту ногу опираться не стоит, — предупредил доктор.
— Идти я могу, — без нажима прошептал Большой По.
— Но играть лучше не надо.
— И играть могу, — сказал Большой По ласково, но уверенно, покачал головой, а под белками глаз подсыхали бороздки влаги. — Хорошо сыграю. — Взгляд его был устремлен в пустоту. — Очень хорошо.
— О-о, — вырвалось у цветного со второй базы. Странный, неожиданный звук.
Все цветные посмотрели друг на друга, на Большого По, потом на Джимми Коснера, на небо, озеро, зрителей. И неторопливо разошлись по своим местам. Большой По стоял на здоровой ноге, почти не опираясь на подбитую. Доктор было возразил, но Большой По отмахнулся от него.
— Бьющий, приготовиться! — скомандовал судья. Мы вернулись на трибуны. Мама ущипнула меня за ногу — почему мне не сидится на месте? Между тем потеплело. На берег выкатились еще три или четыре волны. За проволочным ограждением вспотевшие дамы обмахивались газетами, а мужчины подвинули свои копчики к самому краю деревянных скамеек и, приложив козырьком руки к нахмуренным бровям, смотрели на Большого По, красным деревом возвышающегося над первой базой, а Джимми Коснер стоял в гигантской тени этой темной махины. Били наши. Начинал молодой Моберг.
— Давай, швед, давай, швед! — раздался одинокий клич, будто сухое птичье карканье; это издалека, с ярко-зеленой подстриженной лужайки, кричал Джимми Коснер.
Зрители дружно уставились на него. Темные головы на влажных стержнях шей повернулись к дальней части поля; черные лица посмотрели на него, окинули взглядом сверху донизу, увидели его щуплую фигурку, нервно изогнутую спину. Он был центром вселенной.
— Давай, швед! Покажем этим черным ребятишкам! — И Коснер захохотал.
Но вот он отсмеялся. Наступила полная тишина. Только ветер шелестел в пышной листве высоких деревьев.
— Давай, швед, врежь как следует по этому мячику…
У холмика питчера стоял Длинный Джонсон. Он вскинул голову. Пристальным, тягучим взглядом посмотрел на Коснера. Потом встретился глазами с Большим По, и Джимми Коснер это заметил и тотчас замолчал, сглотнул слюну.
Неспешно Длинный Джонсон готовился к броску.
Коснер отошел от первой базы, побежал ко второй.
Длинный Джонсон застыл, выжидая.
Коснер скакнул обратно на базу, поцеловал свою руку и припечатал этот поцелуй прямо к центру базы. Потом с победной улыбкой огляделся по сторонам.
Питчер снова сжал в пружину свою длинную, шарнирную руку, любовно оплел темными пальцами кожаный снаряд, отвел руку назад — и Коснер заплясал на линии первой базы. Он прыгал и кривлялся, как обезьяна. Но питчер и не смотрел в его сторону. И в то же время наблюдал за ним — коварно, украдкой, едва заметно ухмыляясь. Вдруг сделал резкое движение головой, и Коснер, испугавшись, вбежал обратно на базу. Но тут же остановился и захихикал.
Когда Длинный Джонсон в третий раз сделал вид, что будет бросать, Коснер сорвался с первой базы и припустил ко второй.
Словно кнут, хлестнула рука бросающего. Мяч с треском вонзился в перчатку Большого По на первой базе.
Все кругом словно застыло. На секунду.
Яркое солнце в небе, озеро и лодки на нем, трибуны, питчер у своего хозяина с вытянутой и чуть опущенной вниз после броска рукой; Большой По с мячом в могучей черной руке; игроки в поле, присев, замерли, и лишь Джимми Коснер бежал, вздымая пыль, — это была единственная движущаяся точка во всем летнем мире.
Большой По склонился вперед, прицелился в сторону второй базы, отвел могучую правую руку и швырнул белый бейсбольный мяч по прямой — и попал Джимми Коснеру точно в голову.
В следующий миг чары разрушились.
Джимми Коснер лежал распластавшись на ярко-зеленой траве. Бурлящая толпа покатилась с трибун. Мужчины ругались, женщины визжали, трещал под ногами деревянный помост трибун. Команда цветных убежала с поля. Джимми Коснер не шевелился. Большой По — лицо его ничего не выражало — прохромал с поля, белые пытались остановить его, но он раздвигал их, как прищепки для белья. Просто поднимал их и отталкивал в сторону.
— Идем, Дуглас! — взвизгнула мама, хватая меня за руку. — Скорее домой! Что, если у них бритвы? Боже!
Но до плохого не дошло. В тот вечер мои родители остались дома; устроившись в креслах, они читали журналы. Все коттеджи вокруг были освещены. Курортники сидели по домам. А издалека доносилась музыка. Через заднюю дверь я выскользнул в настоянную тьму летнего вечера и побежал к танцевальному павильону. Там ярко горели огни, играла музыка.
Но белых за столиками не было. Ни один из них не пришел на негритянский праздник, на кекуок.
В павильоне были только цветные. Женщины в ярких сатиновых платьях, красных и синих, в чулках в сеточку, мягких перчатках, шляпах с бордовыми перьями, мужчины в блестящих смокингах. Гремела музыка, ей словно было здесь тесно, она так и рвалась наружу. Весело смеясь и высоко вскидывая ноги, выбрасывая в стороны и вверх надраенные туфли, заходились в кекуоке Длинный Джонсон, и Каванах, и Молния Миллер, и Пит Браун, и — чуть прихрамывая — Большой По с Катрин, его девушкой, и все остальные подстригальщики газонов, лодочники, уборщики, горничные, — все они танцевали разом.
