Роджер Желязны - Роза для Экклезиаста
Я кисло улыбнулся и выпрямился, мое лицо порозовело, и не только от физических усилий. Я не ожидал их так скоро.
И вновь вспомнил Хэвлока Эллиса с его небывалой популярностью.
Маленькая огненноволосая куколка, завернутая, как в сари, в прозрачный кусок марсианского неба, смотрела на меня удивленно, как ребенок при виде незнакомого яркого флага на мачте.
– Привет, – сказал я ей, или что-то в этом роде. Прежде чем ответить, она поклонилась. Очевидно, мой статус несколько возрос.
– Я буду танцевать, – ее губы казались окрашенными в цвет крови на бледном, как камея, лице. Глаза оттенка мечты и небосвода смотрели мимо меня. Она медленно проплыла к центру комнаты. Застыв там, как изящная фигурка на фризе этрусков, она то ли была полностью погружена в самое себя, то ли внимательно рассматривала орнамент на полу.
Может, в этой мозаике заключен какой-то символ? Но если там и было что-то скрыто, оно от меня ускользнуло, хотя, должен признать, эти узоры пришлись бы весьма кстати в ванной или скромном маленьком патио.
Две другие женщины походили на воробьев, забрызганных краской, и очень напоминали М'Квайе, только помоложе. Одна из них с трехструнным музыкальным инструментом, отдаленно смахивающим на сямисэн, уселась прямо на пол. Вторая держала в руках обычную деревянную колоду и две палочки, вызвавшие во мне воспоминания о барабане. М'Квайе тоже предпочла вместо своего инкрустированного стульчика сесть на пол. Я последовал ее примеру.
Женщина с сямисэном все еще настраивала инструмент, и я наклонился к М'Квайе.
– Как зовут эту танцовщицу?
– Бракса, – не оборачиваясь ответила она и плавно взмахнула рукой, что на любом языке означает разрешение начинать.
Сямисэн запульсировал, как зубная боль, а деревянная колода тикала, словно призраки всех часов, так и не изобретенных на Марсе.
Бракса застыла, как статуя, закрыв лицо руками и разведя локти.
Музыка начала биться пламенем.
Шорохи, воркование, звук невидимых кастаньет…
Шквал огня сменился ласковым плеском и – ритм замедлился. Это была вода – величайшая драгоценность в мире, струящаяся и текущая среди скал, укутанных мхом.
Но Бракса по-прежнему оставалась неподвижной.
Один звук мягко сменил другой. Пауза.
Затем едва различимо возник шелест ветра. Тающе, нежно, вздыхая и замирая вновь. Молчание, всхлип и повторение прежнего, но чуть-чуть громче.
То ли у меня от бесконечного чтения рябило в глазах, то ли в самом деле тело Браксы дрожало в такт этой странной музыке?
Действительно…
Она едва заметно покачивалась, чередуя дюйм вправо с дюймом влево. Ее пальцы разжались, как лепестки цветка, я видел, что глаза у нее закрыты.
Вдруг веки дрогнули, но ее отрешенный безжизненный взгляд пронизывал стены. Ритм покачивания стал заметнее, – теперь он сливался с ритмом музыки.
Ветер дул из пустыни, обрушивая на Тиреллиан тучи песка, как волны на берег, и пальцы ее воплотили порывы этого ветра, а неподвижные руки стали подобны медленным маятникам.
И – пришел шторм! Бракса кружилась, теперь ее руки подхватили движение тела и плечи распахнулись, как два крыла.
Ветер! Это был тот самый ветер! Дикий и загадочный… Божественная муза Сен-Жон Перса!..
Смерч бушевал вокруг ее глаз, но они оставались спокойны. Бракса запрокинула голову, и я знал, что не было теперь преграды между ее отрешенным, как у Будды, взглядом и вечными небесами Марса. Лишь две луны могли потревожить ее сон в этой первозданной нирване необитаемой бирюзы…
Несколько лет назад в Индии мне приходилось видеть девадаси – уличных танцовщиц, завлекающих мужчин ярким кружением паутины своих одежд. Бракса владела гораздо большим – она была рамадьяни, священной танцовщицей Рамы – седьмой аватары Вишну, – дарующей человеку священный танец. Теперь дробь приобрела монотонность, жалобный плач струн вызывал в сознании воспоминание о жгучих солнечных лучах – их тепло уносилось дыханием ветров, и голубое было неповторимо, как Мария, Сарасвати и Лаура. Внезапно послышались звуки цитры, и я увидел, как статуя медленно возвращается к жизни и вдыхает божественное откровение.
Я был Рембо с его гашишем, Бодлером с настойкой опия, Эдгаром По, Де Куинси, Уайльдом, Малларме и Элистером Кроули одновременно. В эту секунду я стал моим отцом в его темной сутане, сливавшейся с темнотой кафедры, а звучание вздохов органа переросло в бешеный вой ветра.
Она была крутящимся флюгером, крылатым распятием, парящим в воздухе, тонкой бечевкой, на которой развевается яркий шелк… Плечи ее были обнажены, а правая грудь поднималась и опускалась, подобно полной луне, взошедшей на небосклоне, и розовый бутон соска то появлялся на мгновение, то исчезал вновь. Эта музыка была возвышенной, как речь Иова в споре с Богом. И танец ее был божественным ответом в споре.
Мелодия стихла и растаяла – она вознеслась, была принята и получила отклик.
Бракса опустилась на пол, уронив голову на колени и застыв в неподвижности.
А вокруг нее звучала тишина.
Только по боли в плечах я понял, в каком напряжении находился. Что делал сейчас Он? Аплодировал?
Краем глаза я видел, как М'Квайе подняла вверх ладонь.
Словно повинуясь неслышному приказу, танцовщица вздернула голову и встала. Музыканты встали вслед за ней, а за ними и М'Квайе.
Я приподнялся, чувствуя боль в затекшей ноге. И сказал то, что было лишним:
– Это прекрасно.
И получил в ответ то, что заслуживал: три Высоких Формы благодарности.
Разноцветное мелькание платьев, а потом я вновь остался наедине с М'Квайе.
– Ты видел сто семнадцатый из двух тысяч двухсот двадцати четырех танцев Локара.
Я глянул на нее сверху вниз:
– Прав был Локар или нет, но он нашел превосходный ответ неживому.
Она только чуть улыбнулась.
– Похожи ли танцы вашего мира на тот, что ты увидел сейчас?
– Некоторые – да. Я вспоминал их, когда смотрел на Браксу, но именно такого я не видел никогда.
– Бракса посвящена, – сказала М'Квайе. – Она знает все танцы.
И вновь на ее лице появилось то странное выражение… появилось, чтобы исчезнуть через мгновение.
– А теперь я должна вернуться к своим делам.
Она подошла к столу и осторожно закрыла книги, сказав «М'нарра».
– До свидания.
Я натянул ботинки.
– До свидания, Гэллинджер.
Я вышел наружу, забрался в джипстер, и шум мотора разбил ночную тишину, а облачка потревоженного песка медленно опустились за моей спиной.
2
Стоило мне выпроводить Бетти после очередного урока грамматики, как в холле раздались голоса. Дверь была слегка приоткрыта, и я, разумеется, стал подслушивать.
Мелодичный дискант Мортона:
