Юрий Самсонов - Стеклянный корабль
***
Как же одолеть всю длинную дорогу, не умея перебраться через жалкую речушку? Худо было, что в новых снах молодой человек обыкновенно не помнил своих прежних попыток, вынужден был все начинать сначала, все повторять, покуда, можно догадаться, не менялся в чем-то сам, поступая в итоге неожиданно для себя. Однажды, наказав себе, как обычно, решительно ринуться в реку, он вместо того вдруг остановился и начале нее вглядываться. В прозрачной, чуть желтоватой водице под берегом колыхались темные водоросли, белели камешки, затем дно сразу уходило вглубь, во мрак, и там дальше было... Нет, страшнее: не было больше ничего, или... - он так и не сумел этого выразить, но понял, что удерживает его только собственный страх перед этой рекой, страх, быть может, небеспричинный, во всяком случае, застарелый!.. Запись в этом месте делается сбивчивой и довольно бестолковой: поминается какая-то лодка, в ней старик - это он сам, но никакая лодка в переправе не участвовала... Разумеется, лишнее требовать здесь логики, однако весьма похоже, что герою нашему снились иногда одновременно различные сны, сны во сне! Подобное будет описано и позднее. Во всяком случае, старик и лодка - образы, читатель убедится, - достаточно многозначительные, чтобы: не оставить их без упоминания, хотя автор дневника говорит о них вскользь и глухо: он еще не знал всего, что знаем мы... "Будь что будет, - сказал он себе. - Чего нам бояться, вперед!" Речушка и впрямь сделалась никудышной - узенькой, просто ручьем, и словно бы всегда такой была! Шаги он уж на той стороне, идет песчаною косою. Он, вспомнил о реке и захотел оглянуться. "Не оглядывайся!" закричало вдруг все в нем. "Пустяки", - подумал он не без самодовольства. Оборотился. Ямки следов на песке заполнялись водою. Страх, испытанный в детстве, овладел им опять... Оставленный позади берег лежал, облокотясь о бездну, мрачная глубь которой зловеще рдела, словно в ней затонул включенный фотографический фонарь. Обратный путь, с тоской понял он, заказан ему теперь навеки, и странствовать он должен также вечно. Зеленые холмы с каждым шагом его отдалялись, покуда не пропали из виду вовсе. Вокруг простирался заросший бурьяном пустырь.
***
Солнце, жухлый бурьян, гвалт кузнечиков... Этот сон, ему напоминал закольцованный обрывок видеопленки. Бесполезно было гадать, отчего неодолимо затянулся путь с зеленым холмам, бесполезно его продолжать, не имело смысла поворачивать обратно, там ожидало то же самое - солнце, бурьян, стрекотанье кузнечиков, отсчитывающих столетия! Законы иной реальности, словно бы иной вселенной, властвовали здесь, и странник каким-то чутьем знал условие: останься он на пустыре до срока может быть, до мига пробуждения - и ему уж не покинуть пустыря вовеки, оставаться там не просыпаясь, - предполагает он в своих заметках. Во сне он в это верил безусловно. А наяву? В похвалу здравости его рассудка сообщим, что он не принимал свои , виденья слишком уж всерьез, хотя бывали минуты увлечения... Но, может быть, не меньшую честь его благоразумию делает то, что он не отваживался произвести экспериментальную проверку и до поры позволял себе спастись усталостью: стоило ведь забыть хоть на миг, куда ты идешь и зачем, - и пустырь пропадал, возникали иные картины, иные сцены, среди них одна была ужасна: зовут: на помощь, он эдаким франтом! - бежит по выщербленным каменным ступенькам вниз, видит стол, оплывающую свечу. Никого в тесном подвале нет, но дверь за спиною захлопывается, он в ловушке! Кажется, это та солгал заклятая дверь!.. Примечательный сон... Пищи для ученого ума было предовольно, и студент наш подумывал уже о диссертации. Днями пропадал в библиотеке, становясь мало-помалу знатоком гипнологии и психофизиологии. Чтобы ничто не вредило чистоте эксперимента, покончил с курением, отказался от чая и кофе, товарищи, заходившие к нему, случалось, вечерами, выпивали свое пиво теперь без него, что, впрочем, не вредило компании. Он был скрытен, никто не узнал ни о любви его, ни о том, что ежевечерне он, согласно разработанному сценарию, дает себе новое поручение на грядущую ночь. Но опять повторялось: мелколесье, берег, река, пропадающие с глаз далекие зеленые холмы, солнце, бурьян, гвалт кузнечиков... Какой-то его промах делал всю затею очевидно безнадежной. Он и не подумал с этим примириться! И как-то, заблудившись сызнова в бескрайней полынной чащобе, не зная, что предпринять, сказал вдруг себе: не трусь, кто-нибудь знает дорогу! Так и полагалось желать во сне - как бы в сослагательном наклонении, даже мыслью почти не коснувшись желаемого. Странник был собою недоволен: он в сильной степени отдавался во власть самочинно возникавших обстоятельств, - этот вывод сделан не нами... Однако он остановился и принялся ждать.
***
Ждать пришлось долго, так долго, что начинало казаться - корни пустил он в пересохшую, потрескавшуюся почву. Прежде от вида пустыря рождалась в нем одна досада, сейчас, в неподвижности, сделавшись частью ландшафта, он ощутил, какое отчаяние пропитывает здесь каждый бесполезный стебелек, каждый ком горькой земли... Словно бы заговорить силилась убогая равнина, и уже сетка трещин на глинистой поверхности представлялась непрочтенной тайнописью, и чудился какой-то немой вопль - мнимый звук приводил в содрогание душу... Тысячелетия сливались в вечность. И не было ни срока, ни предела.
***
Тысячелетия сливались в вечность, вечность в единый миг. Низкое черное облако появилось на краю небосклона у самого горизонта, и с той стороны шел пустырем человек. Странник узнал его издали: это отец! - и душа вся рванулась навстречу. Но отец его умер давно, он ошибся:.. Он ошибся - и снова узнал идущего, с содроганием, убеждаясь, что на этот раз ошибки нет: это он сам!.. Здесь самая спутанная, самая темная часть его заметок: многого он не мог припомнить, пробудясь, десятки, если не сотни и более, лиц успели промелькнуть, участвуя в эпизодах, о которых он не сохранил малейшего впечатления, из уцелевших обрывков невозможно составить ничего целого. Похоже, что не было числа тем, кто чуть не сделался его попутчиком, иных он, наконец, приметил - потому ли, что выбрал среди прочих, потому ли, что чаще не встречал. Попадались ли ему где наяву этот старый провинциальный юрист, этот не окончивший курса медик, этот робкий напыщенный музыкант и прочие, прочие, прочие?.. Насчет одних нельзя сказать определенно, насчет других можно ответить решительным "нет" Во всяком случае, достоверно известно, что ни с одним из них он никакого знакомства не водил. Он видел себя едущим с ними в стареньком таксомоторе. Дорога плоха, впереди становятся видны какие-то островерхие сооружения, он выходит из машины: где-то здесь живет его приятель, которого следует навестить. Он видел себя снова франтом - чуть ли не в цилиндре и с тросточкам в пролетке, запряженной лошадью. О чем-то толкует согбенный возница, в пролетке сидит еще кто-то.., или нет никого? Пролетка останавливается: надо навестить приятеля... Наконец, он видел себя торопливо идущим вслед за человеком, который несет в забинтованной руке не вполне обыкновенный маленький железный сундучок. Этот попутчик пришелся ему по нраву больше прочих, следствием было то, что встречаться в сновидениях стал он чаще.. С ним и суждено было страннику осилить остаток пути. Он наяву знал, что предстоит увидеть, во сне этого не помнил виденья все повторялись в затверженной череде: мелколесье, берег, река, пустырь; страх и отчаянье, нелепая надежда, раскаянье и стыд: почему он боялся увидеть отца, которого так любил? И неужели страшно взглянуть себе же в глаза, которые каждый день встречаешь в зеркале? Что-то снова потеряно, потеряно невозвратимо!.. Ни как ни долог становился ряд видений, надо было переживать все сызнова, чтобы удлинилась несколько их череда. Не было ошибкой: странник хорошо знал и давно помнил этого человека с железным сундучком, не встречая его никогда! И сундучок ему помнился, и замусоленный бинт перчаткой на правой руке... А когда тот остановился, чтобы набить и разжечь трубку - сновидение имело черты самой подлинной яви! - он обнаружил, что помнит даже запах этого табака! Человек этот прошагал мимо, не взглянув на странника; под тяжкой стопою трещали одеревеневшие стебли полыни. Странник кинулся вдогонку попутчик оказался от него дальше, чем был, хотя шел по-прежнему неторопливо Странник побежал за ним, но с большим успехом мог бы остаться на месте: тот, впереди, был уже едва заметен, а вот и скрылся из виду вовсе! И снова: бурьян, злое солнце, одиночество на века... "Не спешить! - сказал он себе, просыпаясь с бьющимся сердцем. Никакой торопливости, спокойствие абсолютное!" Эта заповедь приблизила успех.
