Зиновий Юрьев - Дальние родственники
- Не задавай глупых вопросов, - сказал Константин Михайлович и застегнул в очередной раз рубашку.
- Хорошо, мальчики. Значит, родился Дэннэл Данглэс Хьюм...
- Может, Дуглас? - спросил Константин Михайлович, и Владимир Григорьевич сделал незаметный знак Анечке, чтобы она не обращала внимания.
- Хьюм родился в Шотландии в тысячу восемьсот тридцать третьем году...
- Аня, - удивился Константин Михаилович, - ты помнишь... э... цифры... то есть... даты?
- Да.
- Как странно... я вот... особенно на память не жалуюсь, но числа положительно у меня в голове не держатся. Вчера вдруг сообразил, верите, что не помню свой номер телефона, разволновался... Это ж надо1 Стал искать визитную карточку, там, помню, внизу два телефона, служебный и домашний, и ее, представляете. не мог найти. Все обыскал. Неужели на работе оставил, гм... Наверное, в кабинете. Да, наверное,
- Костя, милый, - ласково сказала Анна Серафимовна, не бери в голову. Чего волноваться? Квартиру свою ты уже три года как сдал, когда сюда переехал, зачем тебе старый номер телефона?
- Что? А... ведь и верно, - облегченно улыбнулся Константин Михайлович. - Верно. Я как-то сразу и не сообразил... Абер дас ист ничево-о.
- Аня, не отвлекаться, - сказал Владимир Григорьевич. Он по опыту знал, что не надо давать соседу сосредоточиваться на своей забывчивости.
- Не буду. Итак, мальчонка был незаконнорожденный. Кто его отец, мать, наверное, знала, потому что была ясновидящей и всегда точно предсказывала смерть родных и знакомых, но сыну не говорила. Девяти лет она отправила его к тетке в Америку. У него была отличная память, он любил читать стихи, сам выучился играть на фортепьяно.
Еще в детстве он утверждал, что видит друзей и знакомых, находящихся в других местах, но никто, естественно, ему не верил, и отучали его от глупостей решительными подзатыльниками - в прошлом веке воспитывали детей энергично.
Когда ему было шестнадцать лет, в доме миссис Кук - так звали тетку - начали раздаваться какие то таинственные стуки, и столы двигались сами по себе. Тетка не без основания решила, что все это как-то связано с Дэниэлом, что он, видимо, якшается с чертом, и заставила юношу долго молиться с баптистским священником, которого вызвала специально для этого. Вначале молитва возносилась вполне благопристойно, но потом вдруг послышались стуки, барабанная дробь, священник замолчал с выпученными от ужаса глазами, а тетка в порыве негодования выгнала племянника из дому. Особенно ее и винить нельзя. Воспитывать племянника и без того дело хлопотное, а племянника на пару с чертом - это уже не шуточки.
В Америке в ту пору был, так сказать, медиумный бум, начатый знаменитыми сестрами Фоке, и Дэниэл быстро приобрел известность. По свидетельству современников, был он человеком слабым, хвастливым, вульгарным, но добрым. На фотографии он похож на Эдгара По - бледное, печальное лицо с задумчивым, как бы обращенным внутрь, выражением глаз.
Он вырос снобом, любил дорого одеваться, но был совершенно лишен коммерческой жилки. Оскорблялся даже, когда ему предлагали деньги за сеансы.
- Но что он все-таки делал? - спросил Владимир Григорьевич.
- Во-первых, в отличие от других медиумов он проводил сеансы при дневном свете. Он настаивал, чтобы его либо связывали перед началом, либо держали за руки. Ему даже не нужна была атмосфера таинственности - присутствующие могли болтать друг с другом о чем угодно.
- Анечка, ангел, - сказал Владимир Григорьевич, - не томи, что же он все-таки делал?
- Терпение, мальчики. Все по порядку. Прежде всего, столы начинали подергиваться, прыгать, становиться дыбом. Причем, как бы они ни наклонялись, предметы, лежавшие на них, не соскальзывали, и свечи горели так, как будто столы находились в горизонтальном положении. Присутствующие пробовали держать столы за ножки, но столы и их поднимали с земли.
Когда Хьюм был, что называется, в форме, слышался звон колоколов, в воздухе появлялись руки, которые махали платками, вся мебель, включая тяжеленные шкафы, начинала двигаться. Рояли поднимались в воздух и плыли по комнате, в воздух всплывали и стулья. Присутствующие взбирались на них и спрыгивали, а стулья оставались в воздухе. Мало того, играла музыка, слышался звук плещущейся воды, пели птицы, крякали утки, духи несли всяческую чепуху.
- Ерунда, - сказал Константин Михайлович и начал расстегивать пуговицы рубашки.
- Костя, милый, не вы один так думаете. Знаете, как называл Хьюма Чарлз Диккенс?
- Ну?
- Негодяем.
- Классики знали, что сказать.
- Может быть, но великий писатель ни разу не был на сеансах Хьюма. Хьюм много раз приглашал его, когда бывал в Англии, но Диккенс предпочитал больше доверять своим убеждениям, чем глазам. Вполне в духе многих нынешних ученых мужей. Вообще мне иной раз кажется, что основная польза от твердого убеждения - это возможность не думать, не наблюдать, не сомневаться, не ломать голову. Очень полезно для здоровья. Интересно бы узнать, наверное, все долгожители люди твердых убеждений?
- Ну, Анечка, здесь я с вами не согласен. Если уж говорить с точки зрения здоровья, надо думать, самое полезное вообще не иметь никаких убеждений.
- Не уверена, не уверена.
- А кто-нибудь его наблюдал? - спросил Владимир Григорьевич. - Я имею в виду ученых.
- Многократно, - торжествующе сказала Анечка. - Представляете, мальчики?
- Нет, - сказал Константин Михайлович, - не представляем. Абер дас ист ничево-о.
- Его изучала специальная комиссия ученых из Гарвардского университета. Скрепя сердце профессора вынуждены были подтвердить, что стол, за которым они сидели, двигался, отталкивал их, поднялся на несколько дюймов над полом, сам пол дрожал. Как выразились члены комиссии, казалось, что шла артиллерийская канонада. Потом стол вздыбился на две ножки.
Его долго изучал в Лондоне известный физик Уильям Крукс, который полностью подтвердил в опубликованном отчете все его странные способности. Крукс был честным ученым. Он писал, что его рациональный ум убеждал его в невозможности того, что он видел, но он вынужден был полностью убедиться в реальности происходившего.
- И что он видел? Опять столы? - спросил Владимир Григорьевич.
- Ах, Володенька, как мы все любим защищаться от непонятного старым добрым скепсисом. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
- Не сердитесь, Анечка, - вздохнул Константин Михайлович, вставая, - я подумал, не опоздаю ли купить "Литературку"...
- Нет, Костенька, я же вам ее принесла.
- А, да, да. Так...
- Так что же этот ваш знаменитый физик наблюдал? спросил Владимир Григорьевич. Вообще-то был он человеком скорее скептического, чем доверчивого ума, но в семьдесят восемь лет, да еще после инфаркта и инсульта, в скепсисе проку было не слишком много. Скепсис и вообще-то не слишком утешителен, а под конец жизни превращается он прямо в парализующий волю яд. Да и какие-то неясные предчувствия, совпадения настраивали его сейчас на более восприимчивый лад. Конечно, быть того не могло, но... другие-то не все идиоты. Да и имя Крукс казалось знакомым, кажется, действительно был такой ученый. - Так что он наблюдал?
