Иван Ефремов - Атолл Факаофо
– Продолжайте ваше дело, мичман! – Ганешин сбросил дождевик, зюйдвестку и вынул трубку.
Мичман смутился, тихо ответил:
– Я... я, собственно... просто любовался на него...
– Ага, так вам нравится наш новый эхолот, – одобрительно посмотрел на юношу Ганешин. – А чем, по-вашему, он лучше хьюзовского, последней модели?
– Да как же можно сравнивать! – воскликнул мичман. – Во-первых, диапазон глубин – наш берет любую без всяких угловых смещений; огромная чувствительность; очень точная автоматическая выборка поправок, а главное, главное... сухая запись эхографа и тут же на ленте курсовые отметки...
– Очень хорошо! Я вижу, что вы уже вполне ознакомились с нашим прибором.
– Товарищ Соколов – энтузиаст глубоководных измерений, – вмешался Щитов. – Однако зубчик нужно посмотреть, а то лента уйдет.
Ганешин вынул трубку изо рта и шагнул к большому диску, где в центре горел оранжевый глазок и дрожала тонкая стрелка, окруженная тройным кольцом делений и цифр. Это был указатель глубин эхолота, а под ним, в черной прямоугольной рамке, за блестящим стеклом, медленно, почти незаметно ползла голубоватая лента эхографа – прибора, вычерчивающего непрерывный профиль дна на пути следования корабля.
Звуковые колебания высокой частоты, излучаемые из днища судна, летели вниз, в недоступные глубины океана, и, возвращаясь через сложную систему усилителей, заставляли стрелку колебаться, вычерчивая профильную линию. Мичман поспешил указать соответствующее место ленты. Здесь, между толстой чертой дна судна и косыми жирными отметками пройденного расстояния и изменений курса, шла плавная линия пологого дна, вдруг прерывавшаяся резким изломом: заостренная подводная вершина поднималась почти на два километра из четырехкилометровой плоскодонной впадины океана.
Ганешин удовлетворенно улыбался:
– За рейс четырнадцать «зубчиков» уже нашли! Не зря я пошел с вами...
– Леонид Степанович, признайся мне по чистой совести, – начал командир судна, – эти подводные «зубчики» тебе для нового прибора нужны?
– Угадал, угадал, Федор Григорьевич! – обернулся к Щитову Ганешин. – Сядем-ка, а то я по мостику километров двадцать отшагал. Мой новый прибор уже прошел все испытания, и мы с тобой будем его пробовать на работе сразу как вернемся. Могу сейчас рассказать, пусть и мичман послушает – из принципа устройства прибора мы тайны не делаем. Мой прибор приспособлен для того, чтобы видеть под водой на самых больших глубинах, по принципу телевизора. Главная трудность задачи заключалась в освещении достаточно больших пространств, чтобы из-за огромного поглощения световых лучей в богатой кислородом глубинной воде телевизор не был подобен глазу очень близорукого человека. Я добился хороших результатов тем, что создал «ночной глаз» – прибор, который настолько чувствителен к световым лучам, что ничтожных количеств света ему достаточно для получения изображения. Далее я применил двойной прожектор с двумя совпадающими пучками лучей: одним – богатым красными и инфракрасными лучами, другим – синими и ультрафиолетовыми. Вы знаете, что вода скорее всего поглощает красные длинноволновые лучи; лучи коротковолновые идут значительно глубже (ультрафиолетовые доходят до тысячи метров от поверхности океана). Но зато вода с мутью рассеивает свет, и коротковолновые лучи в этом случае легко поглощаются, в то время как длинноволновые лучше пробивают толщу такой воды. Соответственные комбинации самых коротких и самых длинноволновых лучей в пучке света моего прожектора пригодны для разных условий, могущих встретиться на глубине. Такой аппарат, опущенный в глубину, передает по кабелю наверх электрическими волнами изображение, которое превращается в видимое на специальном экране. Угол освещения и угол зрения моего аппарата очень широки; двойные объективы, раздвигаемые, как в дальномере, дают глубокое стереоскопическое изображение. Прибор видит шире и резче человеческих глаз... Что-то у тебя вид разочарованный, Федор Григорьевич, – улыбнулся Ганешин. – Ты думал, мое изобретение в другом роде?
– Нет, нет! – с виноватым видом стал оправдываться Щитов. – Я только не совсем понимаю, что им можно сделать на больших глубинах. Для всяких спасательных работ такой «глаз», разумеется, важен, но в этих случаях глубины невелики и такая сложность ни к чему... Ну, опустили, посмотрели скалу какую-нибудь или рыбищу, и все.
– Для начала и этого много, Федор Григорьевич.
– Так-то так, а дальше?
– А дальше – руки.
– Что такое? – не понял капитан.
– Сперва глаза, а потом и руки, говорю, – повторил Ганешин.
– Но рук-то еще нет?
– Нет, есть, но пока в чертежах еще...
– Эге, – обрадовался Щитов, – хорошо иметь такой клотик, как твой! И я бы не отказался.
– Не знаю, Федор Григорьевич, иногда тяжело, когда бьешься годами над выполнением... – ответил Ганешин, вставая и потягиваясь. – Задумать – одно, а выполнить... Подчас пустяковина с ума сводит... Ну, я пошел. – Ганешин набросил высохший плащ.
– Минутку, Леонид Степанович! – остановил его Щитов. – Скоро Ближние острова, а ты хотел захватить западный край Алеутской пучины. Остров Агатту уже близко. Где же поворачивать?
– Сейчас не помню, – подумав, ответил Ганешин, – где у них береговой огонь. На мысе Дог, кажется? Видимость его...
– ...восемь миль, – подсказал Щитов.
– Ну, это близко. Тогда по счислению, не доходя двадцати пяти миль.
Дверь за Ганешиным захлопнулась. Щитов и мичман остались вдвоем. Прошло около часа. Лента эхолота неторопливо ползла. Дно постепенно понижалось: уже пять километров глубины было под килем судна. Механики с точностью часов держали ход, от равномерности которого зависела точность получаемого профиля дна.
Щитов долго курил, размышляя о личной судьбе группы людей, когда-то спаянных великой войной. То ли был слишком крепок табак, то ли он курил очень жестоко, но скоро Щитов ощутил знакомую боль в груди и вышел на мостик. Дождь все еще не кончался, порывы ветра по-прежнему срывали и вспенивали гребни волн. Вдруг Щитову показалось, что далеко впереди, прямо перед носом корабля, что-то блеснуло, мгновенно исчезнув. Почти одновременно послышался хриплый голос вахтенного: «Огонь прямо по носу!»
Понадобилось добрых пять минут, чтобы слабое мерцание превратилось в белую звездочку – встречное судно. Минуты шли, но никакого признака бортовых огней. Не больше двух миль разделяло сближающиеся корабли, когда Щитов скомандовал:
– Внимание, впереди гакабортный огонь!
– Будем обгонять, товарищ капитан второго ранга? – спросил вахтенный помощник.
– Обязательно. Оно едва плетется.
