Дмитрий Колесов - Однажды в СССР. Повесть первая: «Как молоды мы были...»
Иногда разносили по дворам, ведрами, несортовую рыбу с сейнеров: бычки, скумбрию, пеламиду, ставридку, иглу, небольшую кефаль — чуларку. Работая на процент натурой, который отоваривали нам уже сортовой рыбой — черноморской камбалой или лобаном. Эту рыбу брали торговки на рынке, за половину розничной цены, но нам хватало.
И самой простой добычей считался сбор монет, которые отдыхающие кидали на счастье в одном и том же месте Набережной. Это было, что-то типа горного… пардон морского нищенства. Малышня выдергивала застрявшие монеты круглогубцами, из щелей между бетонными кубами укрепляющими Набережную от размыва. За пол часа можно было надергать более пятерика старыми на каждого. А это мороженное на весь день, учитывая, что фруктовое стоило 60 копеек, а молочное 90. Но этот был бизнес для малышей. В плохие дни, мы все же дергали монеты, но приходили на место до рассвета и надевали маски для подводного плавания. Все-таки это считалось западло, лучше было стырить чего-нибудь из чужого сада, особенно школьного или санаторского. Но лучшей работой было время, когда рыболовецкая портовая артель поднимала ставники у Гурзуфа. Тогда сосед брал нас с собой на шаланду и мы выбирали и сортировали рыбу из сетей. Часть улова шла, под заказ, в санатории, а часть делилась между артельщиками, прихлебателями и помощниками. Иногда ее было столько, что и не утащить зараз. Но не это было главным, а возможность, на время, встать у штурвала катера. Кроме того было купание с катера на глубине, традиционная шкара на берегу и рассказы старых мореманов исполняемые ими под шкару с рыбацким. Шкара это не чищенная и не потрошенная рыба, печенная на раскаленном железном листе. Потом рыбу разделывали на доске и нежное, вкуснейшее мясо солили, перчили и выжимали на него сок лимона. А рыбацкий — это разбавленный до шестидесяти градусов спирт, настоянный на горных травах. Каких травах и в каком соотношении, было секретом фирмы. Но дедуля утверждал, что и после пол литры — утром голова не болит и вообще, похмелье слабое.
Я в этом году заканчивал восемь классов и твердо решил пойти работать в порт. Уже была договоренность о временной работе помощником моториста на прогулочном катере, а дальше — как себя проявлю. Меня это устраивало. Пока. Главное, что когда весной мы нанимались на обрезку винограда в Массандру, мне выписали трудовую книжку, где указали год рождения 1944 вместо 46-го. С моей легкой подачи, естественно. Я исправил, в своем свидетельстве о рождении, одну цифру с помощью… Это не суть важно. Думаю, что восстановить правильную копию свидетельства, для дедули, не будет проблемой.
Поэтому на временную работу в порт меня примут, как пятнадцатилетнего. Со временем конечно расколют, но это уж, как я себя проявлю. А я и свидетельство об окончании семилетки смогу предъявить. К тому же, еще и сирота, и спортсмен городского масштаба. Пойдут навстречу, куда денутся, а уж я не подведу.
Восьмилетку я закончил с вполне приличными оценками. Причем, благодаря исключительной памяти, свободно переводил английские тексты, с листа. С некоторых пор, я даже халтуру поимел на этом знании. Иногда, переводил дедуленному корефану, механику из порта, технические тексты документов на английском. В тех случаях, когда мужики смогли меня отловить, то я читал механику текст сразу на русском, а он вставлял переводы технических терминов. Дедуля же, очень быстро записывал полный текст. Затем я был свободен, а аксакалы попивали крепенькое. Бабули умилялись — какие мужчины умные в доме.
А вот разговорная речь у меня, по-серьезному, была слабой, что и отмечала моя школьная учительница английского языка. Не в пример ей, супруга моего тренера, нагружала меня разговорным испанским по самое не могу. Именно я, как лицо мужского рода и соответственного возраста, был нужен пяти ялтинским девочкам испанкам, бравшим у супруги Маркиза частные уроки. Им был нужен, малый, для полноценного погружения коллектива в языковую среду. Просьбе Маркиза я не мог отказать, как и любой другой подросток Ялты. Как ни по хрен мне были, все эти языки. Одни хлопоты от них. Да я особо и не напрягался, ведь мне досталась или образовалась, как результат посттравматического эффекта, исключительная память и слуховая, и зрительная, и образная. И я, по молодости лет, на нее не обращал внимания, считая это в порядке вещей.
Так, что абсолютно не стремясь к конечному результату, я оказался довольно образованным подростком… и даже по фене мог изъясняться.
Жаль, что бабуля Клавдия не могла порадоваться за своего внука, которого она считала изрядным балбесом и лентяем. Год назад почила бабушка и упокоилась, уже на семейном участке городского кладбища. Рядом со своей мамой, моей прабабушкой. Как сказал на похоронах дед: «…пусть мы ляжем в разных местах, но все будем там».
Моя бабуленция, самый дорогой мне человек на свете. Обыкновенная беспартийная секретарь-машинистка, пересевшая в годы войны с мягкого стула в приемной начальника, на шоферское сиденье грузовика… Так было. Вечная память.
Глава 2. На пути в рабочий класс
Ялта. Июнь 1959 года. — Июнь 1960 года.
— Мыкола… Мыкола… Вставай шантрапа, на работу опоздаешь, — это дед, в своем ежедневном репертуаре.
Еще нет и пяти утра, но мне нужно принести воды на день и успеть в порт к первому рейсу до Фороса, в 5.45.
— Да встал уже, хватит дедуля, — блею я, зарываясь еще глубже в подушку. Но мне не верят и извлекают из такого приятного сновидения: в котором я сплю и имею на это полное право, так как у меня выходной.
Первые месяцы работы дались мне очень тяжело. Ранний подъем, работа по 12–14 часов в сутки, каждый день в 21.00 я уже крепко спал. Работа в выходные и переработки трансформировались в отгулы, обещанные в зимние месяцы. А, что поделаешь курортный день неделю кормит и на возраст никто внимание не обращают. Не тянешь уйди, на твое место людей хватает. Почти капитализм. Заработок выходил очень приличный, если считать официальный и левый. Главное было, быть надежным человеком, а ни в коем случае не жадным и ты вписывался в систему курортного обслуживания. Но вот если случался прокол, то немедленное увольнение было гарантировано. Пусть и не по статье, но можно было быть уверенным на сто процентов, что больше в системе порта ты работать не будешь.
Ну вот и сегодняшний день начался как обычно. Помог взойти на палубу детям и пассажиркам, подстраховал пассажиров. Скинул конец с кнехта на пирсе, так как на причальных матросах всегда экономят и в добрый путь. Здравствуй море, какое же ты красивое ранним утром и как хочется шторма балов на пять — тогда уже точно будем стоять у пирса и я высплюсь.
