Джек Лондон - Алая чума
– Расскажи нам о Красной Смерти! – попросил деда Заячья Губа после того, как мальчишки, к общему согласию, закончили дележ зубов.
– Об Алой Смерти, – поправил Эдвин.
– И давай без этих чудных слов, – продолжал Заячья Губа. – Говори понятно, дед, как говорят все Санта-Роса. Никто не говорит так, как ты.
II
Старику явно польстила эта просьба. Он откашлялся и начал:
– Лет двадцать – тридцать тому назад очень многие просили меня рассказать об Алой Чуме. Теперь, к сожалению, никого, кажется, не интересует…
– Ну вот, опять! – недовольно воскликнул Заячья Губа. – Неужели ты не можешь не молоть чепухи? Говори понятно. Что такое «интересует»? Лопочешь, как грудной младенец!
– Не приставай ты к нему, – вмешался Эдвин, – а то он разозлится и совсем не будет рассказывать. Плюнь ты на чудные слова! Что-нибудь поймем
– и ладно.
– Давай, давай, дед! – поторопил Хоу-Хоу, так как старик тем временем начал уже распространяться о неуважении к старшим и о том, какими жестокими становятся люди, когда гибнет цивилизация и они попадают в первобытные условия.
Старик начал свой рассказ:
– На земле тогда жило очень много народу. В одном только Сан-Франциско было четыре миллиона…
– А что такое «миллион»? – спросил Эдвин.
Старик ласково взглянул на него.
– Я знаю, что вы умеете считать только до десяти, поэтому сейчас я объясню. Покажи свои руки. Вот видишь, на обеих руках у тебя десять пальцев, так? Отлично. Теперь я беру песчинку… Держи ее, Хоу-Хоу. – Старик положил песчинку мальчику на ладонь. – Эта песчинка означает как бы десять пальцев Эдвина. Я добавлю еще одну песчинку – значит, еще десять пальцев. Потом я добавлю еще, и еще, и еще… до тех пор, пока песчинок не будет столько, сколько у Эдвина на руках пальцев. Это составит «сто». Запомни это слово: «сто». Теперь я кладу в руку Заячьей Губе камешек. Он означает десять песчинок, или десять десятков пальцев, то есть сто пальцев. Затем я кладу десять камешков. Они означают тысячу пальцев. Далее я беру ракушку, которая будет означать десять камешков, или сто песчинок, или тысячу пальцев…
Старик терпеливо, то и дело повторяя объяснения, старался постепенно внушить внукам самое общее представление о счислении. По мере увеличения чисел он давал им в руки предметы различных размеров. Предметы, означающие крупные величины, он складывал на бревне и оказался в затруднении, потому что для обозначения миллионов ему пришлось взять зубы, выбитые мальчишками из черепов, а для миллиардов – панцири от крабов. Потом он остановился, потому что заметил, что внуки устали от его объяснений.
– Так вот, в Сан-Франциско было четыре миллиона человек – кладем четыре зуба.
Мальчишки медленно перевели взгляд с зубов, уложенных в ряд на бревне, к себе на руки, затем на камешки, песчинки и, наконец, на пальцы Эдвина. Потом взгляд скользнул назад, в восходящем порядке – они силились охватить умом такое непостижимое количество.
– Это очень много народу, дед, – неуверенно предположил наконец Эдвин.
– Да, очень много народу – как песку на берегу, причем каждая песчинка – это взрослый или ребенок. Да, милый, и все эти люди жили здесь, в Сан-Франциско. И когда они приезжали сюда, на этот берег, их собиралось здесь больше, чем песчинок. Больше, гораздо больше! Сан-Франциско считался красивым городом. А там, за заливом, где в прошлом году находилось наше становище, жило еще больше народу. На всем протяжении от мыса Ричмонд до Сан-Леандро, на равнине и на холмах, раскинулся как бы один большой город с семимиллионным населением. Понимаете? Семь зубов… вот они семь миллионов.
И снова мальчишки перевели глаза с пальцев Эдвина на зубы, сложенные на бревне, и обратно.
– Мир был переполнен людьми. Численность населения земли по переписи 2010 года составляла восемь миллиардов, да, да, восемь миллиардов – восемь панцирей от крабов. Не то что сегодня. Люди знали множество способов, как добывать пищу. Чем больше было еды, тем больше рождалось людей. В 1800 году только в одной Европе было сто семьдесят миллионов. Сто лет спустя – положи песчинку, Хоу-Хоу, – в 1900 году, там насчитывалось уже пятьсот миллионов, значит, к пяти песчинкам надо добавить один зуб. Это показывает, как легко стало добывать пищу и как быстро увеличивалось население. В 2000 году Европу населяло уже пятнадцать сотен миллионов. То же самое было повсюду. Вот эти восемь панцирей от крабов означают восемь миллиардов человек, которые населяли землю в то время, когда началась Алая Чума.
Тогда я был молодым человеком, двадцати семи лет, и жил по ту сторону залива Сан-Франциско, в Беркли. Эдвин, ты помнишь те огромные каменные дома, которые мы видели, когда спустились с холмов Контра Коста? Вот там-то я и жил, в тех каменных домах. Я был профессор английской литературы.
Многое из того, что рассказывал старик, было выше разумения его внуков, и все же они жадно слушали, стараясь понять события прошлого.
– А зачем нужны эти каменные дома? – спросил Заячья Губа.
– Помнишь, как отец учил тебя плавать?
Заячья Губа кивнул.
– Ну вот, в Калифорнийском университете – так назывались те каменные дома – мы учили юношей и девушек думать – точно так же, как я с помощью песчинок, камешков и крабьих панцирей растолковал вам, сколько людей жило в те времена. Учить приходилось многому. Юноши и девушки, которых мы учили, назывались студенты. Они собирались в больших комнатах, человек сорок, пятьдесят сразу, и я говорил им всякие вещи. Ну, так же, как сейчас рассказываю вам. Рассказывал о книгах, которые были написаны много лет назад, а иногда даже и в то самое время…
– Так это все, что ты делал: говорил, говорил и говорил? – удивился Хоу-Хоу. – А кто же добывал мясо, кто доил коз, кто ловил рыбу?
– Разумный вопрос, Хоу-Хоу, разумный вопрос! Как я уже сказал, добывать пищу в те времена было просто. Мы были очень умные. Несколько человек могли добывать пищу для многих. А остальные занимались другими делами. Вот я, как ты сказал, только говорил. Да, я говорил, говорил все время, и за это мне давали еду, много еды, отличной еды. Такой я не пробовал шестьдесят лет и вряд ли теперь попробую. Знаете, иногда я склонен думать, что самым удивительным достижением нашей гигантской цивилизации была еда – ее непостижимое обилие, бесконечное разнообразие и восхитительный вкус. Да, мальчики, то была настоящая жизнь – какие вкусные вещи мы ели!
Внукам были непонятны эти восторги, но они решили, что дед, по обыкновению, заговаривается от старости.
– Тех, кто добывал нам пищу, звали с в о б о д н ы м и л ю д ь м и. Но это была шутка. Мы, принадлежащие к правящему классу, владели землей, машинами, всем на свете, а те люди были нашими рабами. Мы забирали себе почти всю пищу, которую они добывали, и оставляли им лишь самую малость, чтобы они были в состоянии работать и добывать для нас еще больше пищи.
