Михаил Анчаров - Самшитовый лес
- И откуда вы все это знаете? - льстиво спросил Сапожников.
- Я расстрига, - сказал Аграрий.
- А что такое расстрига? - спросил юный Сапожников.
И во всем Калязине было так. Что есть - есть. Чего нет - нет. Калязинцы народ негромкий и житейски трезвый. За всю коллективизацию всего-то один дом и сгорел по левой стороне, и тот был подожжен злодейской рукой купцова внука, балдой и холостяком, помнившим еще дореволюционные свои муки, принятые от учительницы, сапожниковской бабки. Его, может быть, и помиловали бы из уважения к роду Сапожниковых - скопом просили не губить его и тем не усугублять их древнюю педагогическую неудачу, но, как на грех, выяснились еще кое-какие дела, а дела эти были громкие и имели последствия. Что есть есть, чего нет - нет. Но миражи, миражи...
- Значит, по-вашему, чуда не может быть? - спросил Сапожников. - Совсем не бывает? Совсем?
- Смотря что считать чудом, - сказал Аграрий, - все рано или поздно объясняется.
- Все? - спросил Сапожников.
- Все.
- Все-все?
- Все-все, - сказал Аграрий.
- А как же...
- Что "а как же"? - спросил Аграрий. По тут залаяла собачка Мушка - и миражи пропали.
Рассказывают, что композитор Глинка, великий композитор, к слову сказать, сидел на подоконнике и мечтал. В доме звенели вилками, готовясь к обеду, а за окном гремели экипажи. Но только вдруг звуки дома и улицы начали странно перемешиваться и соответствовать друг другу. И тогда композитор Глинка схватил перо и стал торопливо писать ноты. Потому что он был великий композитор и внутри себя услышал музыку.
И это есть открытие и тихий взрыв.
Потому что человек, который делает открытие, и вовсе не важно какое большое или маленькое, звезду открыл или песню, травинку или соседа, пожаловавшего за табаком и солью, это все не важно, - открытие всегда приходит единственным путем: человек прислушивается к себе и слышит тихий взрыв.
Тихий взрыв может услышать каждый, но слышит в одиночку и, значит, один из всех. Потому что нет двух одинаковых, а есть равные. И, значит, каждому свое, и что свое, то для всех, а что только для всех, то не нужно никому, потому что дешевка, сердечный холод, второй сорт.
В доме Сапожниковых жила Нюра, вдова его младшего дяди. У нее были серые глаза, серые волосы, серый передник на сером коротком платье. И когда она низко нагибалась вытащить из грядки красную морковку, надо было отвернуться, потому что было совсем не так, как когда жена Агрария входила в великую реку. Почему не так, десятилетний Сапожников еще не знал, по надо было отвернуться.
Нюра задавала вопросы. Про все, "А это что?.. А это как называется?.." Но ответы ей были неинтересны. Задаст вопрос и прислушается к своему голосу. А отвечать ей можно было что угодно, лишь бы сотрясать воздух. Сосед, который приходил за табаком и солью, всегда смотрел на нее не глазами, а затылком. Выслушает ее опрос и отвернется, помолчит лишнее время, давая затихнуть ее голосу, и ответит, что в голову придет. А юный Сапожников стоит посредине комнаты и переводит глаза с нее на него и обратно, пока шея не заболит.
Однажды Нюра спросила:
- Стяпан, а Стяпан, что за дерево растет в горшке на купцовой картине, зеленое? Как называется?..
- Рататандр... - ответил Степан что попало. - Табаку-то нет у вас? Мой весь...
- Пойду в сенях натреплю, - сказала Нюра. - Тебе с корешком? А то либо чистого листа?..
- Сапожников спросил у среднего дядьки, учителя ботаники, тычинки-пестики:
- Где растет рататандр?
- Нет такого растения, - сказал дядька тычинки-пестики.
- А Степан сказал - есть.
- Ну-у, Дунаев... - пренебрежительно сказал средний дядька. - Он у меня больше
"уд" с плюсом никогда и не вырабатывал... Рататандр... Может быть, рододендрон? Так и осталось в купцовом горшке - рододендрон. Ан все-таки не так. Аграрий-расстрига посмотрел невидяще своим шалым глазом и определил: "Дерево самшит. Только маленькое".
И Сапожников услышал тихий взрыв.
Он услышал тихий взрыв, и почувствовал нездешний сладкий запах, и увидел далеко, и страшно, и маняще-маетно леса и Волгу, и не наше море, и звезду над белыми песками, и давние народы, и будущие времена, и дерево самшит стояло неподвижно, как мираж на каменистом пути, и, как мираж, пропало. Осталась только радуга-мост через великую реку от калитки сапожниковского дома до калязинской городской библиотеки. И юный Сапожников пробежал по радуге и сказал в продолжающемся озарении:
- Можно мне взять вон ту книгу?
- С собой нельзя, - сурово ответила библиотекарша. - Только в читальне. Да не хватай все тома. Бери один.
И выдала нетерпеливому Сапожникову "Историю искусств" Гнедича, даже в те времена значительно устаревшую.
Энтузиазм - это одно, а экстаз, наоборот, совсем другое. Экстаз нахлынет - и пропал. За это короткое время можно открытие сделать, можно дом поджечь. Сам по себе он ни хорош, ни плох. Смотря что из него вышло. А энтузиазм - ровное пламя, само себя поддерживает, само себя питает, бежит по бикфордову шпуру, и ветер его не гасит.
Экстазу нужны пружина с бойком, детонация, а энтузиазму только пища по дороге. И потому к энтузиазму у многих есть некоторое небрежение. Взрыв каждому заметен, его без очков видно, а жизненное пламя заметно, когда руку обожжешь, и еще по результатам. Десятилетиями ходили мимо, а на площади только возня, да строительный мусор, да что-то пучится посередке, а потом однажды глядь - Василий Блаженный с цветными куполами стоит, будто всегда стоял, туристы аппаратами щелкают, посмотрите налево, посмотрите направо, перед вами памятник архитектуры. А кто сейчас про само строительство помнит? Как будто в одну ночь построила Марья-искусница. Если сказать ненаучно, на глазок, то трава растет с энтузиазмом, дерево растет с энтузиазмом. Цыпленок в яйце растет с энтузиазмом, а проклевывается с экстазом.
Здравствуй, Сапожников! Я тебя бог знает сколько лет не видел. Как ты прожил свою жизнь и зачем?
Глава 2. УХОДЯЩИЙ ГОРИЗОНТ
Его Вартанов ваял за горло:
- Сапожников, нужно обязательно поехать в Северный-второй. Он сказал:
- Подумаю... Меня же в Запорожье посылают?
А разговор состоялся на вечере. Был юбилей их конторы. Когда ее создавали, никто не верил, что она продержится больше года. Как только не обзывали старушку: и "Сандуновские бани", и "невольничий рынок", и "центральная шарагина контора", а вот справляют юбилей, и, говорят, разгонять ее вовсе не собираются.
Они наладчики, обслуживают весь белый свет. Если что где застревает по электрической части, какая-нибудь новинка трещит, устройство, механизм, система - обращаются к ним, кто-нибудь едет и налаживает. Иногда приехавший не может разобраться. Тогда он колдует и тычет чем-нибудь куда-нибудь, после этого устройство (новинка) обычно начинает работать. Почему так получается, никто не знает. Этот метод называется "методом тыка".
