Дейтон Лайт - Муравейник
Во сне он мчался по пустыне, проваливаясь с каждым шагом в песок по щиколотку. Навстречу ему, раскинув руки, летела легкая, как паутинка, Кира. Почему-то они все никак не могли встретиться: хотя и бежали изо всех сил, но расстояние между ними не уменьшалось…
Посыльный из Мераса прилетел в Акмол сразу после полудня. Выглядел он ужасно – правая средняя нога наполовину откушена, шерсть слиплась от крови. Паук неуклюже сполз с шара, заковылял по плитам внутреннего двора к дому Смертоносца-Повелителя.
Люди смотрели на него во все глаза, шептались:
– Неладно дело в Мерасе-то.
– Ну, раз есть, кому прилететь, значит – выстоял. Иначе б некому было. Помнишь, из Валега – три восхода гонцов ждали, так никто и не явился.
Слуги повлекли прибывший шар в свой барак (иногда его называли древним словом «ангар», смысл которого никто точно не знал), чтобы накормить порифид, стравить летучий газ, подлатать, если надо.
Мастер полетов Калем лично осмотрел его, поворчал:
– Надо же, до чего бедняг довели! Он, что, у них там все время летал, не садился совсем? Кто ж так делает! Несчастные могут не выдержать!
Молодой подмастерье Живаль спросил:
– Вы о ком, Учитель?
– Да о порифидах! Совсем загоняли.
Живаль удивленно пожал плечами, но смолчал. Весь город думает о том, дурные или радостные вести привез посланец, а мастера полетов, оказывается, волнует только состояние этих безмозглых созданий. Ну, дает!
Между тем, по Акмолу уже пошли гулять слухи, один невероятнее другого:
– Из Мераса-то, слыхали, гонец прилетел! Да-да, из пауков. Муравьи его всего погрызли – не одного живого места нет. Еле вырвался из их лап. В самом-то поселении никого не осталось.
– Вообще никого?
– Угу. Этот – последний защитник.
– Великая Богиня! Как же Ливаде-то сказать? Ее ж Кемрас в ополченцы пошел. Тоже, значит, полег?
– Да что вы несете?! Разгромили, разгромили муравьев! Пожрали всех до единого!
– Ну да, пожрали! Ты видел, гонец как выглядел? Он последний, кто передвигаться в Мерасе способен. Если уж с пауками такое сотворить смогли, людей так вообще всех в кашу смололи!
– Ох, не болтай. И без тебя тошно.
Младший Повелитель «слушал» служительницу Акину, что была поставлена Наей наблюдать за мастерской оружейников – сколько сделали наконечников, каких, и не утаили ли, не приведи Богиня, хотя бы одного. В комнате перед залой вдруг послышался какой-то шум, шуршание, и разума Фефна коснулась осторожная мысль сторожевого паука.
Прибыл гонец из Мераса.
«Сюда его! Немедленно, – Младший Повелитель легким ментальным толчком отослал Акину. – Пропустить!"
Когда явился посыльный, Фефн от удивления даже приподнялся – много лет ему не доводилось видеть настолько искалеченного паука! Мысленное общение длилось считанные мгновения, но еще очень долго восьмилапый правитель не шевелясь стоял на месте, обдумывая полученную весть. А потом приказал вызвать к нему Управительницу Наю и Велимана, мастера войны.
Одноглазый мастер сидел в подземелье у Редара – в этот день у пленника выдалось много гостей. Сначала Ная, потом, спозаранку, забежала Лези с привычной уже утренней порцией мяса и каши, немножко посидела, наблюдая, как жадно он ест, – а теперь еще и командир ополченцев, повадками и внешним видом чем-то неуловимо похожий на Кенгара, лучшего охотника пещерного города. Редар был уверен, что эти двое быстро бы нашли общий язык. Кенгар по-настоящему ценил опытных людей, разве что Салестера не любил. Как и сам Редар, кстати.
А вот Велиман ему нравился. Оба пустынники, оба пленники, родственные души – не удивительно, что они быстро сдружились, несмотря на разницу в возрасте. Вот и сегодня одноглазый воин, оставив своих «криворуких» на растерзание Альрику, спустился вниз, к новому другу. Сначала говорил он один, вспоминал с грустью родную пустыню, уже подернувшуюся пеленой забвения, свой дом с жалким кустиком саксаула, прикрывающим вход, своего высушенного ветрами и солнцем отца, младшую сестру… Рассказывал, как, угодив в плен к смертоносцам, он был поражен небывалой красотой этих мест. Пустыннику, считавшему раньше заросли песчаной колючки у подножья скал буйством растительной жизни, зеленый беспредел Долины Третьего Круга показался невозможным, совершенно невероятным чудом.
Редар слушал мастера войны и вспоминал себя – с каким восторгом он смотрел по сторонам, попав из пустыни в степь. Даже бедные цветами и толстыми сочными стеблями травы вызвали у него изумление. Не удивительно, что, очутившись после песков сразу в плодородном раю Долины Третьего Круга, Велиман так сильно удивился.
А воин уже переключился на историю своего многострадального глаза. В Акмоле ее слышали почти все, причем по десять раз – это единственное, что мастер вообще о себе рассказывал. Редар был в городе новичок, а значит – благодарный слушатель, и Велиман со смешком начал вспоминать:
– Уже почти пять лун прошло, как меня схватили. И очень мне не хотелось дальше с мокрицами обниматься…
Редар улыбнулся, оглядел стены своей темницы.
– Э-э, – пренебрежительно махнул рукой Велиман, – это у тебя здесь так, ерунда. Твари эти омерзительные, любят сырость и гниль, поселили их в старой каменоломне – в галерее, где раньше подземная река протекала. Потом в нее стали гадость всякую, нечистоты сваливать. Река испортилась, загнила, превратилась в тошнотворно зловонную лужу. Нечто подобное мокрицы и обожают больше всего – для них это самое раздолье. Ну, а я должен был каждый день в это месиво спускаться, отлавливать десяток тварей потолще. На завтрак, стало быть. Мне, кстати, мясо мокриц не положено было – кормили похлебкой, да кусок высохшей лепешки давали. Правда, я и не особенно настаивал. В песках, конечно, привыкаешь мясо есть, сам знаешь, да только поглядев, как мокрицы живут, чем дышат и где спят, – куска бы не проглотил. Это сейчас привык более-менее.
Тут Велиман заметил, как Редар, слушая его рассказ, с нарастающим отвращением посматривает на кусок сушеного мокрициного мяса, который принесла ему на завтрак грустная служительница Лези.
Да, теперь и парню кусок в горло не полезет. А у него с разносолами туго – что принесли, то и ешь, и спасибо скажи, что вообще хоть что-то дают. Велиману стало даже немного стыдно за свой язык – сам он, получив звание мастера войны, ест лучше многих. Бывает даже иногда, что мальчишка-подмастерье приносит с поварни кусок настоящего кролика. А здесь это считается едва ли не самой ценной наградой за верную службу. Рабы, настоящие рабы – у них и награда измеряется в хорошей жратве да сносном жилище. Что, мол, еще надо? Ополченцы доводили его этим до бешенства: «Ты зачем воином хочешь стать?» – «В землянке жить не хочу! А еще – мясо дают каждый день.» – «А если убьют?» – «Не-е, меня не убьют. Я везучий…"
