Кейт Форсит - Пруд Двух Лун (Ведьмы Эйлианана - 2)
Изабо ничего не сказала, отвернувшись к стенке и прижав руку поближе к телу. Латифа, не замолкая ни на секунду, поставила миску с супом на прикроватный столик, вытащила из комода серое платье, встряхнула его и положила на стул. Она бросила на Изабо пронзительный взгляд маленьких глазок, потом продолжила на одном дыхании:
- Вовсе незачем так изводить себя, милочка, и если ты еще немножко проваляешься в постели, то просто разучишься ходить. Лежебокам не место у меня на службе! Так что если хочешь получить ужин, тебе придется спуститься вниз и заработать его. Мне некогда таскать тебе подносы, и моим девушкам тоже.
Дверь за ней со стуком захлопнулась, и Изабо с силой вжалась в подушку. Почему они все не оставят меня в покое? Она снова почувствовала странный звон в голове и решила, что слышит слабые отголоски разговоров. Но это было невозможно, поскольку каменные стены были такими толстыми, что сквозь них не мог бы проникнуть ни один звук.
И снова Изабо на миг охватило пугающее ощущение, что она сходит с ума. Она сжала пальцы здоровой руки, решительно отключая свой разум. Этот страх часто мучил ее с тех пор, как она добралась до Риссмадилла. Очнувшись от лихорадки с ощущением полной ясности сознания, она подумала, что может слышать мысли всех окружающих ее людей. Чувствуя себя слабой и хрупкой, точно семечко бельфрута, она откинулась назад на подушки и погрузилась в самые глубокие тайники душ тех, кто ухаживал за ней, - в их тайные желания и ревности, их мелкую злость и предубеждения.
Позднее эта ясность исчезла, и она решила, что это чувство было всего лишь последствием лихорадки. Но оно вернулось опять - волнами звуков и мыслей, накатившими на нее, так что ей было никак не сконцентрироваться на том, что ей говорили другие. Временами это походило на два уровня разговора одновременно - то, что человек говорит, и то, что он при этом думает на самом деле.
За этими краткими моментами прояснений обычно следовала ужасная мигрень, при которой слова, образы, мысли и воспоминания, свой и чужие, проносились в ее мозгу вихрями мучительной боли. Тогда все, что Изабо могла делать, это лишь лежать и пытаться вспоминать тишину - тишину укромной долины, где она выросла, и тишину разрушенной Башни, где она встретилась с Селестиной. В такие моменты она прижимала пальцы ко лбу, пытаясь унять боль и звон, которые, казалось, сосредоточены были между ее бровями.
Раздался стук, и в дверь просунулась одна из служанок, любопытно блестя глазами. Это была хорошенькая румяная блондинка по имени Сьюки. Она завязала ленты своего льняного чепца под ухом, что придавало ей легкомысленный вид.
- Ну ты даешь! - воскликнула она. - До сих пор в постели! У тебя что, опять болит голова? Так госпожа Латифа даст тебе своего поссета, но я не стала бы заставлять ее снова подниматься сюда! Может быть, тебе помочь одеться, ведь тебе самой с больной рукой неудобно? Конюхи говорят, что было глупо с твоей стороны лишиться руки, спасая какого-то кролика, но мы с девчонками считаем, что ты очень храбрая...
Болтая так же беспрерывно, как Латифа, и, судя по всему, точно так же не нуждаясь в том, чтобы перевести дух, служанка отдернула простыни, стащила ноги Изабо с кровати и усадила ее. Потом бесцеремонно обтерла ее лицо влажным полотенцем и расстегнула пуговки ее ночной рубашки. У Изабо, казалось, не было никаких сил сопротивляться, точно так же, как и выполнять то, что ей говорили. Когда служанка обтирала ее, она взглянула на свое тело и пришла в ужас при виде того, как она похудела. Ее ноги превратились в худые голубоватые прутики, а все ребра выпирали над впалым животом. Так же ясно, как если бы служанка высказала это вслух, она услышала ее мысль: Бедняжка, просто смотреть страшно, одна кожа да кости...
Через несколько минут Изабо была на ногах, одетая в ту же одежду, что и служанка: серый лиф с широкой юбкой поверх многочисленных нижних юбок и белый фартук, повязанный на груди. С детства привычная к брюкам, Изабо чувствовала себя, точно спеленатый младенец. Подняв ее подбородок шершавой обветренной рукой, Сьюки проворно повязала на ее остриженную голову белый чепец, завязав его бантом. Изабо подняла руку, ощупала свою голову и тут же на нее нахлынула новая волна переживаний.
До того, как она пришла в Риссмадилл, ее волосы были буйной лавиной огненных кудрей, достававших ей до пят. Но Латифа обрезала их, пытаясь вылечить лихорадку. После этого болезнь пошла на убыль, но Изабо обнаружила, что не может простить старую кухарку за потерю ее единственной прелести. Взглянув в зеркало, она не узнала себя в худой поникшей фигуре с осунувшимся лицом и в белом чепце, которую оно отразило.
Все так же не переставая болтать, Сьюки повела ее по каменным коридорам и бесконечным лестницам на кухню, расположенную в низком длинном крыле, удаленном от главных помещений дворца. Вместительная кухня занимала почти весь первый этаж. Рядом находился кладовые, погреба, маслобойня, пивоварня, коптильня, винный погреб, сыродельня, гербарий, где находились вывешенные на просушку цветы и семена, и ледник, в котором готовились желе и шербеты и хранили свежее мясо. По коридорам сновали служанки со стопками чистого белья и дымящимися ведрами, а один раз мимо них прошли два мужчины, шатающиеся под тяжестью объемистого бочонка с элем.
Сьюки без всяких разговоров отвела Изабо на кухню, заполненную людьми, которые приглядывали за выпачканными сажей печами, мешающими дымящиеся котлы на огне, мыли посуду и резали овощи. Один из слуг энергично потрошил банаса, распластанного так, что длинные переливчатые перья хвоста разметались по столу. У Изабо дрожали ноги, и она с радостью опустилась на табуретку в углу. Она всей кожей чувствовала любопытные взгляды слуг, работающих рядом, но они были слишком заняты, чтобы тратить на нее много времени, так что вскоре все вернулись к прерванной работе. Мысли некоторых из них заставили ее щеки покрыться красными пятнами, но они были ничуть не хуже тех, что пришли ей голову при виде собственного отражения в зеркале. Она прислонилась головой к теплому камню печи и закрыла глаза.
- Ага, хорошо, что ты встала, - рядом с Изабо остановилась Латифа. Пойдем, ты поможешь мешать соус и следить, чтобы собаки, которые крутят вертел, бежали равномерно.
Изабо никогда еще не приходилось видеть ничего подобного этим маленьким собачкам, которые беспрестанно бежали в своих деревянных колесах, вращая огромные туши, насаженные на вертел. Она не привыкла к собакам, поскольку видела лишь редких косматых овчарок в горных деревушках. А эти собаки, с висячими ушами и пестрыми шкурами, были немногим больше кошек. У одной была жесткая шерсть и черное пятно на глазу, придававшее ей довольно дурашливый вид. Другая была почти вся белая, с шелковистыми ушками и пятнистыми лапами. Латифа дала ей тонкий и гибкий прут и велела хлестать их, если они замедляли ход, останавливались, чтобы почесаться или слишком усердно облизывались на постоянный запах мяса. Изабо взяла его с большой неохотой. Повесив головы, собаки трусили вперед, никогда не меняя шаг; на тощих боках живого места не было от шрамов и царапин.
