Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 23
— Да вы просто стараетесь меня разозлить, — воскликнула Речел. Сначала вы говорите, что излагаете факты, не пытаясь делать выводы, затем уверяете нас, что все это слухи, которым не следует придавать значения, а сейчас…
— Я ценю и уважаю Грибердсона, хотя и не делаю из него кумира. У меня и в мыслях не было ему вредить, и вы должны это понять. Но я — ученый, а поэтому обязан рассмотреть все возможные версии. Особенно в случае, когда картина, казалось бы, ясна и факты очевидны.
— А я не стал бы порицать Лонгорса, если бы Грибердсон встал на его пути к славе, и тот его похитил бы. Членов экипажа «Уэллса-1» ждет всемирная известность.
— Мне кажется, хранить эту беседу в тайне от Грибердсона будет нечестно. Следует ему все рассказать, иначе можно уподобиться сплетникам.
— По крайней мере, это будет честно, — сказала Речел.
— Хоть и не совсем естественно для женщины, — пустил шпильку ее муж.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Успокойся, я не о тебе. Так, общая мысль. Ты, как известно, все говоришь и делаешь открыто.
Речел не ответила.
— Не знаю, — сказал она наконец. — Наверное, следует подумать. Нам работать вместе еще четыре года. Что будет, если все это время Джон будет знать, что он находится под подозрением? Четыре года — огромный срок. Если тебя окружают одни и те же люди. Я говорю о настоящих людях! — Она сказала это, заметив, что фон Биллман открыл рот, чтобы возразить.
Драммонд рассмеялся:
— Вы меня прекрасно понимаете! Я имею в виду цивилизованных людей, посвященных в суть нашей работы. Вы сказали, что не верите, будто Джон способен совершить нечестный поступок. А вдруг способен? Способен, не способен — какое это может иметь значение сейчас! Человека можно свести с ума подозрениями.
— Я не согласен, — сказал фон Биллман. — Джон — не малое дитя, чтобы играть с ним в секреты. Он сам предпочитает открытую игру.
— В общем, вопрос спорный, — сказал Драммонд.
Он странно посмотрел на Речел.
Погребальная церемония заняла большую часть дня. Всех мертвецов уложили в одну тесную могилу. Они лежали, поджав ноги к животу, в одежде из шкур. Шеи их украшали ожерелья из просверленных камней, медвежьих зубов и когтей. Рядом с ними было заботливо уложено каменное и деревянное оружие, а также куски мяса мамонта и носорога. Тела прикрыли шкурами и высыпали на них пригоршню медвежьих зубов.
Как только в могилу полетели первые комья земли, родственники убитых приступили к погребальному танцу.
Они описывали круги вокруг могилы. Жалобно скулили и били себя в грудь кулаками, взывая к духу Великого Медведя. Позднее Речел попыталась выяснить точку зрения туземцев на потустороннюю жизнь, но оказалось, что кроманьонцы, как и современные дикари, имеют самые туманные и противоречивые представления о мире ином.
Чтобы захоронение не разрыли звери, люди соорудили над ним холм из камней.
Гламуг в медвежьей маске плясал вокруг могилы, монотонно распевая и помахивая дубиной. Закончились похороны грандиозным пиром.
Все это время ученые стояли в стороне и вели съемку.
Вечером по дороге домой Речел сказала:
— Удивительно, что никаких следов этого или подобного захоронения не сохранилось до нашего времени. Что могло случиться?
Драммонд пожал плечами.
— Наверное, это произошло потому, что могилы раскапываются хищниками, размываются водой, разрушаются при возведении домов и иных построек. Кроме того, я думаю, многие захоронения не обнаружены лишь потому, что не было времени или достаточно причин для раскопок. Раскопки же обычно не дают ничего, кроме каменных бус и предметов быта.
— Когда вернемся, — сказала Речел, — я попробую провести на этом месте самые тщательные раскопки. Ничто от нас не скроется, будь то окаменелый медвежий зуб или копья.
— За четырнадцать тысяч лет многое может случиться, — последовал ответ.
Прошло еще два дня.
Все это время Речел не давала покоя ни себе, ни мужу. Драммонд призывал ее хранить спокойствие или, по крайней мере, держать свои страхи при себе. Он признавал, что Речел имеет право беспокоиться в случае долгого отсутствия любого из коллег, но, несмотря на это, очередная ссора все же вспыхнула, и скрыть ее от фон Биллмана не удалось. Лингвист сохранял молчание, чтобы самому не оказаться втянутым в нее.
Супруги Силверстейн, по его мнению, были учеными, а следовательно, должны были оставить эмоции в две тысячи семидесятом году.
Фон Биллман понимал, что Речел не в силах устоять перед чарами Грибердсона, которого она уже давно боготворила, но считал, что открытое выражение чувств может причинить ущерб делу.
На пятый день Джон Грибердсон вернулся в лагерь. С ним пришли еще двое.
Грибердсона узнали не сразу, настолько он зарос за эти дни. Его спутники не уступали ему в росте и были столь же широки в плечах.
Волосы у одного были рыжие, у другого — темно-каштановые. Незнакомцы были широкими в кости, голубоглазыми, и у обоих ребра выпирали наружу. В их явно кавказской внешности можно было заметить и отдельные монголоидные черты.
Грибердсон сделал несколько шагов в сторону стойбища, но увидев, что пришельцы стоят в нерешительности, дал им знак следовать за собой. Гости, оставив при себе лишь деревянные ножи и пояса, сложили на землю копья, атлатлы и бумеранги и пошли вперед.
Грибердсон представил их. Звали гостей Клхмахнач и Рхтиноих. Они нервно улыбались и говорили на каком-то шепелявом наречии. Прислушавшись, фон Биллман вдруг так широко улыбнулся, что, казалось, лицо его вот-вот треснет. Грибердсон рассмеялся:
— Роберт, этот язык — музыка для лингвистов. Очень мало гласных, а согласные преимущественно глухие. Ничего подобного в Европе не встречалось.
Жителям стойбища пришельцы не понравились. Таммаш громко протестовал и угрожающе жестикулировал. Гости ближе придвинулись друг к другу. Лица их по-прежнему ничего не выражали.
Ламинак, завидя Грибердсона, со всех ног бросилась к нему и вцепилась в его пояс.
Грибердсон погладил ее по голове и ласково сказал, что рад видеть ее. Затем он мягко отстранил девочку, а подоспевшая мать схватила ее за руку и оттащила в сторону.
— Поздравляю с новой победой, — сказала Речел и неестественно улыбнулась.
Грибердсон не ответил. Он обратился к племени с речью, призывая принять с миром пришельцев-вотаграбов или крихшников, что на их языке означало «люди». Воташимги не в состоянии были произнести это слово ни правильно, ни с ошибками. Они не хотели даже пытаться. Для них чужаки остались вотаграбами.
