Александр Борянский - Время покупать черные перстни
Перед тем, как рухнуть на койку и заснуть, я успел подумать, что предсказание Вараксы, кажется, тьфу-тьфу-тьфу, не сбывается, пока что идем без помех…
…без помех… совсем без помех… вот только этот проклятый звон, распроклятый, чертов звон, острый, как циркульная пила, прямо по ушам — зачем он тут нужен, что ему от меня надо? ах да… это будильник… свои пять часов я уже отоспал… вот черт!.. обидно — даже и не заметил… а сейчас надо вставать — опять моя вахта. Я обнаружил, что уже сижу на койке, но глаза открыть еще не могу — какие бы это домкратики придумать, чтобы веки поднять после такого сна… Наконец и глаза открылись. Слава богу, что одеваться не надо — в одежде спал, только сапоги какая-то добрая душа стянула. Видимо, та же душа позаботилась и о моем не то обеде, не то ужине — на столике у иллюминатора стояли два термоса, побольше с бульоном, поменьше с кофе, лежала плитка горького шоколада, еще были гренки и ломоть соевого бифштекса на тарелке из гофрированной фольги. Что ж, спасибо!
Прихлебывая бульон, я глядел в иллюминатор. Солнце уже садилось, и вид у него был нормальный, и, судя по всему, за те часы, что я спал, ничего страшного не приключилось. В усилительной я появился первый и сразу же заметил что-то странное в позах Славинского и Охотникова. У меня екнуло сердце. Я бросился сначала к одному, потом к другому, поднял забрала их шлемов. Оба были без сознания. Когда они отключились? Почему? И как пилоты этого не заметили? Но все это было не важно. Главное, что Варакса работает вторую вахту подряд и неизвестно, сколько уже времени держит плазму в одиночку.
В усилительную ввалились Сердюк и Деденко. Чтобы все понять, им хватило одного взгляда. Мы бросились к своим местам и натянули шлемы. Через секунду мы были уже на первом уровне погружения. Здесь мы задержались ровно столько, сколько понадобилось, чтобы доложить о случившемся пилотам. Они вызвали помощь, а мы нырнули в реактор.
Над раскаленным тором висела одинокая звездочка, Мы спикировали на нее соколами, буквально выдрали у Вараксы управление, приняли его на себя, а Богдана мощным ментальным импульсом вышвырнули за пределы реактора. Трудно было судить, в каком он состоянии, но мы знали, что в случае чего помощь ему окажут. Нашей заботой была плазма.
С ней было плохо. Плазма была нехороша. Смертельно-бледный лиловый тор дергался и трясся. По баранке ползли вздутия и утолщения, пробегала рябь, она пульсировала, приближаясь к стенкам реактора на опасное расстояние. Заполняющая камеру золотистая аура, идеальная среда для передачи наших мысленных приказов на образ плазмы, вдруг помутнела и стала тугопроходимой. Огненное кольцо плохо реагировало на наши усилия — с задержкой, не сразу, а то и вообще никак. Кажется, мрачное пророчество Богдана сбывалось. Было ясно, что реактор придется гасить, но для этого сначала нужно сесть. Тут все зависело от пилотов — как быстро они почувствуют опасность и отыщут подходящую площадку. Поторопить бы их! Но проклятый конструктивный просчет не давал возможности связаться с ними из реактора.
Огненная баранка словно взбесилась. Она извивалась червяком, в ее теле струились кроваво-рубиновые прожилки, поверхность, помимо ряби, стали покрывать мелкие темные пятна — как шкуру леопарда. Мы напрягались как могли, пытаясь хоть как-то утихомирить ее бешеную пляску. Нас швыряло туда-сюда по всему рабочему объему. Секунды шли, безумные пульсации все нарастали, и с очередным ударом нас, всех троих, вышвырнуло за пределы реактора — на первый уровень.
Плазма осталась без контроля!
Мы ринулись обратно; набухшая, мечущаяся баранка выбросила нас назад. Снова нырок — и снова назад. Сколько раз так повторялось, не знаю, не считал. Но за те короткие доли секунды, когда мы были на первом уровне, пилоты успели нам передать, что «Цандер» садится и что надо продержаться еще пару минут. Может, это нас и утешило бы, но на первом уровне мы увидели нечто еще более страшное, чем взбесившаяся плазма на втором. Этого не могло быть, но это было.
Огненный человек стоял в метре от нас, в центре усилительной. Черный скелет, облаченный в огненную плоть, пронизанную сотнями тончайших плазменных прожилок, — на анатомическом атласе они соответствовали бы нервной системе.
Этого не могло быть — на первом уровне можно было видеть лишь тех, на ком шлемы, больше никого. Но это было. И был это, конечно, Варакса, кто же еще?!
Огненный человек стоял неподвижно, наклонив голову, как будто прислушивался к тому, что творилось у него под ногами.
А под ногами у него, под четырьмя слоями защиты, в чреве реактора был ад. Плазма заполнила весь рабочий объем, выла и ревела, и каким чудом она не касалась стенок, я не знаю. Мы не могли продержаться на втором уровне ни единой микросекунды — нас тут же выбрасывало обратно. И, наконец, случилось. Плазма коснулась стенок реактора.
В мгновения смертельного отчаяния сознание работает на пределе, вбирая все мельчайшие подробности окружения, перерабатывая информацию с огромной скоростью, так, что быстрый поток времени кажется вязким, как струя липкой патоки. Это обыкновенное человеческое сознание.
А мы представляли собой три слившихся воедино разума, усиленные семантическим полем когитора. Мы видели все. Счет шел уже не на микросекунды, в ход шли нано-, а может быть, даже и пикосекунды.
Вот протуберанец искусственного солнца лизнул стенку разрядной камеры. Через одну микросекунду весь «Цандер» должен был превратиться в пар. Этого не произошло. Просто в корпусе появилась аккуратная дыра диаметром около метра. Она проходила через бланкет и нейтронную защиту, через внешнюю защиту и через все промежуточные слои. И дыра эта образовалась как раз на том месте, где стоял огненный человек, так что на короткую долю мига он повис в пустоте. Наносекунду спустя его не стало, черный скелет сгинул, а огненный столб, протянувшийся в усилительную, коснулся ее потолка. Следующие несколько наносекунд толстый огненный шнур перетекает из дыры в полу в верхнюю дыру, затем внезапно становится темно и тихо, но тишину нарушает тяжелый грохот, и мощный удар сбрасывает наши тела в реальном мире с кресел — «Цандер» рухнул на грунт.
Я сорвал шлем: вокруг был мрак, только сквозь дыру в потолке проникал кошмарный белый свет.
Здесь в моей памяти провал. Сколько я потом ни пытался, так и не смог вспомнить, как оказался снаружи. Никакого перехода не было — вот я валяюсь на полу усилительной и нащупываю руками края ведущей в реактор дыры, а вот я уже стою метрах в сорока от «Цандера», на пологом склоне небольшого ущелья у подножия горы, а за моей спиной вертикальная гранитная стена, и ноги мои по колено в потоках воды от растаявшего снега и льда, и все окутано плотным облаком пара, но даже сквозь него можно разглядеть стремительно уменьшающуюся в яркости звезду, возносящуюся в зенит.
